Великий тес

Ивашка был в иеромонашеском чине. И не Ивашка, не Пятунка, а Иоанн. Он помог бывшим сослуживцам заказать молебен, поставить свечи, сам принял в казну храма по соболю с каждого прибывшего. Сказал, что служит при нынешнем сибирском архимандрите Симеоне. Дожидаться начала молебна он не стал. Но вдруг посреди храма пал на колени перед Похабовым.

— Прости, христа ради, что тебя, невинного, вязал, подстрекал в воду посадить! — завизжал, колотясь лбом в тесовый пол.

— Когда это было? — смущенно заворчал Иван. — Давно простил и забыл! — Стал поднимать на ноги монаха, а тот с рыданиями распластался на полу. — Простил и забыл! — прикрикнул строже. — Господь с тобой! Только встань, не позорь меня, старого, перед казаками и причтом.

Бывший Ивашка встал, поклонился, коснувшись пальцами пола, вытирая слезы, ушел по делам.

— Вот ведь! — оправдываясь, испуганно развел руками сын боярский.

Три дня енисейцы шлялись по городу и посаду, томясь вынужденным бездельем. Наконец их позвал тобольский главный воевода царский стольник Василий Борисович Шереметьев.

У ворот воеводских хором енисейцев встретил дворянин в немецком платье, с гладко выбритым лицом, с золотыми серьгами в ушах. Провел гостей к воеводе.

Приняв поклоны, тот стал расспрашивать о Байкале, о пути к мунгаль-скому царевичу Цицану. Путь этот явно был знаком ему по рассказам послов. Воевода усмехнулся и покачал головой, когда Иван Похабов сказал, сколько острогов надо поставить, чтобы закрепиться за Байкалом. Улучив подходящий миг, сын боярский напомнил о просьбе разголовленного Бекетова.

— Как же? — удивленно вскинул брови стольник. — Хорошо знаю его заслуги перед государем!

Он тут же позвал писца и потребовал выяснить, отчего Бекетов получил только половину денежного жалованья, а хлебное и солевое вовсе не получил. Забегали, засуетились писцы и подьячие. Не успели казаки закончить рассказ о поисках серебра, прибежал все тот же дворянин с серьгами в ушах. В руках его были грамоты. Он приставил к носу стекляшки и прочел, что в Братский острог Бекетов послан на приказ. А при сидении на приказе служилые снимаются с жалованья по прежнему указу.

— Он первых пашенных привез туда своим же заводом и содержанием! — сдержанно просипел Иван. — С кого ему там взять корма?

— Не могу знать! — слащавая улыбка расплылась по лицу читавшего. — Так решили томские воеводы.

— Жалованье и головство Бекетову восстановить! — строго указал воевода. Дворянин поклонился, сворачивая грамоту. А царский стольник обернулся к Ивану: — С другого года в Енисейский будет дан еще один оклад казачьего головы. Как думаешь, достоин ли головства — атаман Максим Перфильев?

— А то как же! — развел руками Иван. — Изранен в походах. Смолоду в службах. Умен и грамотен.

— Вернешься, так ему и скажешь. — Воевода тихо рассмеялся в пышные усы. — Только сперва ты съездишь в Москву, сопроводишь послов к царю!

Казаки за спиной Похабова приглушенно и весело загалдели. Он же подумал: «Хорошо, что не продал соболей!» Но радости на душе не было, хотелось поскорей вернуться к Савине.

— А то, что для себя просишь, — добавил воевода, — приказа в Маковском остроге или в Дубчевской слободе, с тем в Сибирском приказе обратись к боярину и князю Алексею Никитичу Трубецкому. Вдруг и государь пожелает тебя видеть? — неуверенно взглянул на Похабова. — А я, скажешь им, не против твоей просьбы. Прежние свои грехи ты отслужил в Сибири верой и правдой, награды достоин. Пусть только из Енисейского подтвердят, что сукна, которые ты дарил царевичу и его слугам, твои. И как они у тебя появились, тоже пусть подтвердят со свидетелями.

Енисейцам была выписана подорожная грамота. В ней указывалось, какими городами им ехать: от Тобольского до Тюмени, и до Туринска, и до Верхотурья, и до Соли Камской, и Устюга Великого, и до Тотьмы, и до Вологды, и до Ярославля, и до Переславля-Залесского, и до Москвы. Указывалось, чтобы по ямам им ямщиков давали, а где нет ямщиков — всем людям без обмана возить их, давать им подводы под ящики, мешки да казенных провожатых и есть давать под Енисейскую денежную казну.

Воевода приложил печать к новой государевой подорожной. И ждали енисейцы с послами еще три дня, когда дадут им провожатых и бурлаков.

На Самойлин день, в начале сентября, послы и енисейские служилые с попутными барками ушли на Тюмень-город. Ледостав застал их в Верхотурье. С тех пор как бывал в этом городе Иван Похабов, он несколько раз выгорал. Из прошлого ничего нельзя было узнать, так все переменилось. В храмах никто не помнил оставшихся здесь донских казаков. Иван заказал молебен об упокоении товарищей, побродил по кладбищу, посидел возле старых могил, вспоминая, как они напутствовали его в нынешнюю, уже прожитую, жизнь. На ямских подводах обоз двинулся дальше Бабиновской дорогой.

Менялись станы и тесно настроенные селения. После Заенисейской Сибири все казалось унылым и однообразным. Обоз приближался к Москве. Но в Соли Камской случилась нечаянная встреча.