Такого рода постановления оказались лишь предвестниками грядущих ужасов. Пока что коммунисты лишь стремились выжить в Гражданской войне и распространить свою власть на всю страну. 1918–1921 годы были периодом «военного коммунизма», при котором государство опиралось на необычайную степень открытого принуждения. Частное производство и частная торговля были запрещены, продукция распределялась государством, излишки продовольствия у крестьян изымались, использование денег сокращалось. Продукты питания в деревнях реквизировались с помощью военных отрядов, распределявших хлеб среди городского населения и в армии по дифференцированной карточной системе. Все крупные предприятия и многие мелкие фирмы были национализированы. В сельской местности государство не предоставляло каких-либо компенсаций производителям продуктов, практиковался непосредственный отъем – и снова под лозунгом равенства: «Вместе с беднейшим крестьянством… ради власти пролетариата»; предполагалось, что бедные крестьяне должны убеждать своих более зажиточных соседей поделиться излишками. В целях контроля за распределением зерна, сельскохозяйственного оборудования и припасов домохозяйств были организованы «комитеты бедноты», получавшие бесплатное зерно за свои услуги. Центральное правительство предполагало, что бедные крестьяне в самом деле испытывают большое желание отнять излишки урожая у тех, кто производит больше. Однако членов комитетов часто приходилось привлекать извне, поскольку деревенские жители неохотно «сдавали» своих земляков, вопреки ожиданиям коммунистов о том, что крестьяне с готовностью вольются в классовую борьбу. Ниал Фергюсон цитирует послание Ленина провинциальным комиссарам от августа 1918 года:
Товарищи!.. Повесить (непременно повесить, дабы народ видел) не меньше 100 заведомых кулаков, богатеев, кровопийц… Сделать так, чтобы на сотни верст народ видел, трепетал, знал, кричал: душат и задушат кровопийц кулаков… Ваш Ленин. P. S. Найдите людей потверже.
От эксперимента вскоре пришлось отказаться. Хотя Ленин и призывал к «беспощадной борьбе с кулаками», в реальности эти «кулаки» были лишь
Такие грубые интервенции обеспечили выравнивание, но привели к катастрофическим экономическим последствиям: крестьяне сокращали производство, уничтожали скот и инвентарь, чтобы избежать реквизиций, а площадь обрабатываемой земли и урожаи значительно снизились по сравнению с дореволюционным уровнем. В ответ на нехватку продовольствия режим осуществлял насильственную коллективизацию, но крестьяне успешно ей сопротивлялись: к 1921 году в коллективных хозяйствах трудилось менее 1 % населения России. Значительное выравнивание было достигнуто высокой ценой: в 1921–1922 годах число безлошадных или имеющих только одну лошадь крестьянских домохозяйств выросло с 64 до 86 %, тогда как количество домохозяйств, имеющих три и более лошадей, сократилось с 13 до 3 %. Крестьяне в целом стали беднее, пусть и равнее между собой. Способствовала этому и инфляция: в 1921 году цены были почти в 17 000 выше, чем в 1914-м. Натуральный обмен все чаще заменял денежный, процветал черный рынок[287]
.Катастрофическое сокращение производства вкупе со многомиллионными потерями во время Гражданской войны вынудили большевиков перейти в 1921 году к Новой экономической политике. Вновь было позволено открыться рынкам, а крестьяне смогли платить налоги в натуральном выражении, продавать или потреблять свои излишки. Снова было разрешено нанимать работников. Либерализация быстро привела к началу экономического восстановления, и площадь обрабатываемых земель с 1922 по 1927 год выросла наполовину. В то же время эти меры возобновили дифференциацию среди тех производителей, которые накапливали излишки для коммерческого обмена. Количество «кулаков» слегка увеличилось, и их доля среди крестьян выросла с 5 до 7 %. Но все же это не были такие уж богачи – в среднем у них было две лошади, две коровы и кое-какие продукты на продажу. В целом первоначальный отъем имущества у кулаков и распределение земли среди безземельных работников сократил разрыв доходов, выразившись в так называемом осереднячивании деревни. Предпринимателей в промышленной сфере стало гораздо меньше, и они были гораздо менее богатыми, чем до революции. В промышленности частный капитал практически не играл никакой роли: в 1926 и 1927 годах на долю частного сектора в промышленных инвестициях приходилось только 4 %, тогда как в аграрном секторе ситуация была противоположной[288]
.