Великий вызов. Жизнь за пределами обыденности

Всегда уравновешивайте полюс его противоположностью. Тогда чем больше будет использоваться один полюс, тем ярче будет проявляться второй, для которого это будет расслаблением. Ум должен быть способен так же легко переключаться с одного полюса на другой, как мы переходим от бодрствования ко сну. Нужно уметь быть закрытым по отношению к одному измерению и оставаться открытым по отношению к другому. Когда это случается, жизнь уже больше не бывает скучной; она становится блаженством.

К сожалению, мы склоняемся к знакомой нам полярности. Откуда возникло это пристрастие к одной крайности? Мы придерживаемся чего-то одного, потому что мы ему обучены. Это проще, привычным способом можно действовать безо всякого сознательного усилия, не нужно никакого сознания. Если же вы переходите от одного полюса к другому, если вы полностью меняете перспективу, то в новой области становитесь дилетантом. Здесь вы не эксперт; вы плохо ориентируетесь. Поэтому вы пытаетесь избежать второго полюса и начинаете перегружать ту сферу, в которой являетесь специалистом.

Из-за этой перегрузки возникают проблемы. Человек не должен быть экспертом двадцать четыре часа в сутки, он должен также делать что-то такое, в чем он — никто, о чем он ничего не знает. Иногда нужно быть ребенком: играющим, незрелым, невежественным, незнающим.

Внутри каждого гения живет ребенок; ни один гений не состоялся бы без ребенка внутри, — этот ребенок является источником его энергии! Благодаря внутреннему ребенку гений иногда может быть новичком, может быть совершенно невежественным: он прикасается к таким областям, о которых ничего не знает. Когда математик обращается к поэзии, он ничего не теряет. Он возвращается к своей математике с более ясным умом, с новыми переживаниями, неизвестными математике.

Ничто никогда не изобреталось и не открывалось профессионалами. Открытия всегда совершаются людьми, которые подходят к предмету как посторонние, с умом ребенка. Только ребенок изобретателен, старик — никогда. Старик является экспертом, а эксперт не способен изобретать. Он будет продолжать повторять одно и то же, делая и переделывая известное заново; он сделает что-то более совершенным, но никогда — новым. Профессионал не может добавить к знанию ничего нового, потому что он знает слишком много; он не способен на свежий взгляд, открытия проходят мимо него. Профессионалы всегда ортодоксальны, они не бывают революционерами. Они не могут ими быть — часть их личности перегружена.

Когда бы ученый ни обращался к поэзии, или поэт — к математике, или бизнесмен — к живописи, или живописец — к саньясе, всегда рождается что-то новое. А давать рождение чему-то новому — это блаженство; иначе повседневная работа становится скучной и безрадостной. Человек не может работать как машина, не может постоянно механически производить одно и то же, не может бесконечно повторять одни и те же привычные действия. Если ему приходится это делать, он становится мертвецом задолго до своей смерти. Он узнает, что был жив, только когда наступит смерть.

Если вы действуете механистически, как робот, не исключена возможность, что вас заменят роботом, и вы никогда не сможете обрести веру в себя, потому что вы способны делать только то, что может быть более эффективно сделано механическим устройством.

Обществу не нужны индивидуальности, ему нужна эффективность. Поэтому чем более человечным становится человек, тем менее он полезен для общества — и тем более опасен. Структура нашей цивилизации и, фактически, всех прошлых цивилизаций призвана сделать из человеческого существа автомат. Послушный, эффективный и неопасный. А изобретательный, пытливый, любознательный, ищущий что-то новое и всегда стремящийся исследовать неизвестное ум неизбежно создает беспокойство. Социально-бюрократический аппарат не может чувствовать себя с ним в безопасности.

Как только ребенок рождается, общество начинает убивать его индивидуальность. К семи годам его индивидуальность полностью уничтожена. Только по случайному недосмотру социально-бюрократического аппарата человек может стать индивидуальностью. Но это редкость.

Все виды социальных институтов являются средством уничтожения индивидуальности и превращения человека в машину. Все наши университеты — это фабрики по уничтожению спонтанности, по уничтожению искры, по уничтожению духа и превращению человека в автомат. Только превратив людей в автоматы, общество чувствует себя спокойно. На них можно положиться. Общество знает, что они могут сделать, что они будут делать, — автоматы предсказуемы. Мы можем предсказать мужа, жену, врача, адвоката, ученого. Мы знаем, кто они, и как они будут себя вести; мы можем быть в них уверены. Но с живым, спонтанным человеком невозможно чувствовать себя спокойно, потому что мы не знаем, как он себя поведет, — он непредсказуем.