Великий вызов. Жизнь за пределами обыденности

Я за то, чтобы интеллект и иррациональное существовали одновременно. Я советую поддерживать между ними постоянный баланс. Как только вы почувствуете тяжесть, знайте, что баланс нарушен, и вам пора взяться за его восстановление. Тогда добавьте недостающий вес туда, где он нужен. Если интеллект стал слишком тяжел, делайте что-нибудь иррациональное. Медитируйте!

Медитация не связана с рассудком; она иррациональна. Так что, когда кто-нибудь просит меня объяснить, что такое медитация, я в затруднении, потому что понять медитацию в принципе невозможно. Она никак не связана с логикой, рассудком, аргументами и пониманием. Единственный способ ее узнать — это пригласить ее.

Есть люди, которые изучали медитацию всю свою жизнь, но так ничего и не поняли. Это невозможно. Кришнамурти говорит о понимании и приравнивает понимание к медитации, как будто медитация — это нечто, что нужно понять. Скорее, понимание должно быть уравновешено медитацией, потому что медитация является противоположным полюсом для понимания, и как только вы попытаетесь не понимать медитацию, она к вам придет.

Если вы будете пытаться понять медитацию, вы никогда с ней не встретитесь. Некоторые люди говорят, что отлично понимают Кришнамурти. Интеллектуально его можно понять, потому что за понимание отвечает интеллект. Но он говорит, что интеллектуального понимания недостаточно, и, тем не менее, приравнивает понимание к медитации.

Когда интеллектуального понимания недостаточно, поможет только иррациональный прыжок. На самом деле, не-интеллектуального понимания вообще не бывает. Когда вы идете в медитацию, это больше похоже на чувствование, чем на понимание: медитация переживается, ее невозможно понимать.

Философия и наука — это интеллектуальные процессы; религия и искусство — эмоциональные процессы. Философия должна быть уравновешена религией, а наука должна быть уравновешена искусством. Иначе возникает однобокий, перевернутый вверх дном мир, в котором все больны.

Я не встречал ни одного человека, который был бы спокоен, — каждого беспокоит то или это. Не важно, что именно, важно лишь то, что каждый обеспокоен. Все обеспокоены! Должно быть, что-то неправильно в самой концепции человечества; что-то неверно в самой структуре нашего общества. Люди с психическими расстройствами наглядно демонстрируют то, что происходит в обществе в целом.

Существует очень любопытный факт: в начале двадцатого века все душевнобольные были обеспокоены в основном насилием. Затем началась Первая мировая война. То же самое происходило в тридцатые годы, и за этим последовала Вторая мировая война. Так что, насколько я могу судить, душевнобольные предвещают общественные катаклизмы, их расстройства предсказывают то, что должно случиться в обществе. В некотором отношении они более чувствительны, что-то они воспринимают раньше, чем все остальные.

То же самое относится и к людям искусства. Все, что происходит с обществом, сначала проявляется в поэзии, живописи, музыке и других искусствах. Например, если внимательно присмотреться к работам Пикассо, то в них можно обнаружить признаки больной цивилизации. В картине «Герника» — или, фактически, в любой из своих работ, — он не изображает фигуру человека такой, какая она есть. Он никогда не рисует все части тела вместе или в надлежащем контексте. Голова находится в одном месте, шея где-то в другом, а глаза могут быть под головой. Такова его живопись: шизофреничная, шизоидная. Он был особенно чувствительным человеком, он видел очертания того, что должно наступить, ощущал грядущее бедственное состояние человеческого существа.

Общество, отдающее предпочтение науке, обычно испытывает недостаток в эстетическом искусстве, и искусство становится уродливым. Последнее столетие все западное искусство уродливо. Гротескность и абсурдность стали критерием. Уродство в искусстве почитается как величие: чем более уродлива и искажена картина, тем больше она ценится. Не нужно ни гармонии, ни ритма, ни музыки; все должно быть в беспорядке и хаосе, совсем как в уме современного человека.

Все это признаки и симптомы. Они символически выражают то, что другая часть человеческого существа берет реванш; она требует внимания. В преимущественно философском обществе возникает недостаток религии. А когда общество становится все менее и менее религиозным, религия берет реванш и становится уродливой, ритуалистической. Появляются церковь и духовенство, и истинная религия ослабевает. Церковь — это религия, ставшая уродливой, а священник — уродливая замена пророка. Для пророка нет места в церкви, так что приходит священник и заполняет вакуум.