Великий закон доктора Строптизиуса

О, мой снисходительный читатель, не хочу тебе лгать - сегодня я посмел ослушаться Великого Герра. Мысленно послав к черту философский камень вкупе с эликсиром вечной молодости (ну их, надоели!), я жестами отозвал Proshcku с Antoshckoi, дав им понять, что нынче вечером буду охранять тайны и портшез Герра сам. А они могут пойти спать. Безответные мавры послушались моего приказа. Благодаря сей маленькой уловке я услышал странный разговор. Запишу его как запомнил и суди, читатель, обо всем сам. Видимо, это была середина беседы. Герр Пауль быль очень расстроен и, сложив руки как бы перед образом Пречистой Девы, почти плача, сказал моему учителю:

- Мы с тобой, профессор, оба ученые. Я - академик в нашем свете. Ты среди привидениев первый заведующий. Орел.

- Да, я заведующий. Мы давно на "ты" с Природой. Но мы - ученые разных формаций, герр Пауль. За мной блестящее, ошеломляющее прошлое, перед вами же, дитя мое, неизвестное, туманное будущее...

Тут Пауль учтиво похлопал Герра по плечу и, высосав до дна бутылку с какой-то жидкостью, жарко продолжил:

- У меня академики - во где! - он показал кулак. - Скрутил я их! Но каждую минуту глаз да глаз нужен. Вот, к примеру, включаю недавно радио. мама моя, чего натворили! Я аж за голову взялся. Слушай, профессор, не падай: Вселенная-то дырявая! Прошляпили... Физики-шизики мои в космосе дырки обнаружили! Оттуда и лезет к нам всякая нечисть. Засуха... Недород... Дискриминация... Ботинок вот который месяц починить не могу... Хожу, как последняя собака!..

Тут, о читатель, Пауль качнулся, упал на грудь Герра и захрапел.

Я быстро убежал в свой уголок и пожалел молодого академика. Как-то тягостно стало у меня на сердце. Он заронил в мою душу смятение. Все ли так плохо в нынешней науке, как говорит герр Строптизиус? Ведь обнаружили вот дырки во Вселенной! Я часто смотрел в звездное небо и никаких дырок там не замечал. Может быть, плохо смотрел? А если посмотреть еще раз? А если посмотреть поближе? Влезть на какую-нибудь колокольню? Или сделать громадные очки, одеть их на нос и тщательно осмотреть все мироздание? Ах, как меня заинтересовали эти дырки! Боюсь говорить о своих сомнениях Герру. Он, как всегда, прикажет высечь меня.

Но не пора ли отложить перо, Михель? Неужели ты не чувствуешь, что сон смежает твои веки? Покойной ночи, друг. А с тобой, читатель, мы расстаемся на время.

ВИТА

С раннего детства Вита Морошкина презирала мещанство. Родители не понимали Виту. Конфликт с ними разрешился просто - ей купили однокомнатную кооперативную квартиру. Уже три года Морошкина жила так, как ей хотелось: спала, не раздеваясь; зимой, несмотря на отопление - иногда в шубе, питалась исключительно сыром рокфором, мятным драже и растворимым кофе, но зато много, хорошо, со вкусом курила.

Несмотря на кажущуюся безалаберность, у Морошкиной был твердый распорядок дня. Нашутившись во время работы, она в такси ехала домой и, выпив кофе, усаживалась в кресле у окна. Настроив морской бинокль с восьмикратным увеличением, она рассматривала, что происходит в доме напротив. Пополнив запас впечатлений, Вита включала телевизор и ложилась порассуждать вслух сама с собой:

- Ты работай, телевизор, работай. Меня ты можешь не стесняться. Что там такое показывают? Боже ты мой, опять ракета в космосе! Ладно, ракета, лети! Ишь разогналась! А я вот сейчас телевизор выключу и ты, душка, исчезнешь. Ты ведь, милая, существуешь только в моем сознании...

Вита лениво потягивалась, подкладывала под голову вторую подушку и мурлыкала:

- "Мир не существовал, пока он мною не создан был..." Какое-то там дальше трам-пам-пам-пам... Старался старик, писал... И в конце - просто прелесть: "Иду, восторга полный! Предо мною свет впереди, мрак - за моей спиною!" Ну, прелесть!

Часто она развлекала себя большими, сложными, хорошо продуманными телефонными розыгрышами: в хорошую погоду приятно было заставить человека просидеть у телефона весь воскресный день. В дождь и слякоть ничего не было радостнее, чем знать, что жертва мокнет в самом неприятном месте, например, на пляже в Зеленогорске. Но и это приедалось ей! Надо было черпать где-то силы, чтобы продолжать жить. Тогда Морошкина вытирала пыль в комнате, чисто умывалась, одевала вечернее платье, драгоценности и беседовала с умными людьми, каковыми она считала известных писателей, актеров и исторических деятелей. Спасительный иконостасик, составленный из портретов этих людей, занимал целую стену ее комнаты. Здесь были: Жан Марэ, Александр Блок, Леонардо да Винчи, Лоренс Оливье, Вилли Шекспир, Буонапарте на Аркольском мосту и Джоконда.

- Почему мне плохо? Ответьте вот вы, Александр Александрович, допытывалась Вита. - Такое настроение, просто жить не хочется! У вас это тоже бывало, Александр Александрович... Вот сидишь и спрашиваешь себя: зачем, зачем жить?! А секунды уходят... мир стареет... Вы отдаляетесь от нас, Александр Александрович... Ну, объясните, в чем загадка времени? Не можете?

Блок увиливал от прямого ответа. Он как-то туманно и печально смотрел на Морошкину.