Великий Змей

Когда горшок с дегтем был почти пуст, Зигрид решила всплывать. Она отплыла, изящно вильнув бедрами, и встретила других подводников за работой. Начинались бесконечные погружения и всплытия. Сначала все будет хорошо, но постепенно она начнет уставать, будет совершать оплошности, ее легкие станут выдыхаться, она сможет погружаться на более короткое время. Чтобы не задохнуться, станет наносить деготь на скорую руку… Так обычно и происходят несчастные случаи.

Она уже совершала третью ходку, когда заметила на глубине океана, очень далеко, двойное фосфорное пятно.

«Боги милостивые! — подумала она. — Это глаза дракона. Он не спит… Он наблюдает за нами!»

Это были словно два бледно-зеленых солнца, которые медленно дрожали, два светила, упавшие с небесного свода и поглощенные морской бездной, где они продолжали гореть ледяным огнем и никогда не должны были погаснуть.

Заметив присутствие дракона, Зигрид потеряла самообладание. Она задумалась, смотрело ли чудовище на подводников, раздражало ли его это беспрестанное движение крошечных рук и ног. Разогнет ли он шею, чтобы схватить ныряльщиков, словно кот, которого в конце концов выводит из себя пляска мух, кружащих перед его мордой?

Зигрид заставила себя не думать об этом. От недостаточного поступления кислорода всегда испытываешь при погружении некую тревогу, с этим ничего нельзя поделать. Некоторых подводников охватывал ужас, и они совершали оплошности, которые стоили им жизни.

«Пора бы всплывать…» — подумала она. Было бы разумным отдохнуть полчасика на вершине дюны, но она не будет этого делать. Нет, она здесь для того, чтобы служить примером. Ее назначили, поскольку она была лучшей ныряльщицей деревни, и речи не могло быть о том, чтобы она первой призналась в усталости.

Она замазывала дыру за дырой. Замуровывала воздушные пузырьки в ларчиках из вулканического камня.

Потом течением ее отбросило к каменному своду, и она сильно оцарапала плечи об изъеденный камень. Зигрид увидела, как от ран, испещривших ее предплечья, красным облаком поднимается кровь. И несмотря на то что она была намазана мазью, все труднее и труднее становилось выносить холодную воду.

Внезапно справа от нее началось какое-то движение, вода забурлила. Зигрид тотчас же увидела, что случилось. Один юноша, от усталости или поспешив, плохо намазал деготь на «корпус» острова. Замазка куском упала ему на голову и плечи, словно черный липкий осьминог с подвижными щупальцами. Несчастный стал отбиваться, ничего не видя, пытаясь вытереть лицо руками, но лишь обжигал себе пальцы. Зигрид взяла лопатку и поплыла в его сторону. Она пыталась счистить замазку, но уже было поздно, от ледяной воды деготь начал застывать. Голова и руки пловца оказались приклеенными к уродливому куску. Зигрид всплыла, вильнув бедрами, а пловец опустился к двум фосфорным светилам, что виднелись в глубине.

«Боги милостивые! — подумала Зигрид. — Может, ему повезет, и он умрет до того, как коснется илистого дна прямо перед носом дракона».

Да, это было бы настоящей удачей, потому что тогда он не узнает всех ужасов, которые испытываешь, когда дракон пожирает тебя.

Жжение в легких становилось невыносимым, Зигрид надо было всплыть. Сколько времени она продержалась на этот раз? Вероятно, не больше пяти минут… на этой планете у нее не получалось погружаться надолго, иначе она была бы, как русалка.

Рассекая волны, Зигрид рухнула у основания дюн, которые начали осыпаться, когда остров пришел в движение. На нее сыпался песок, и чуть было не засыпал целиком. Девушка дрожала от холода: вода смыла с нее мазь, которую она втерла. Плакальщицы в черных кимоно шли в погребальной процессии по берегу. По традиции они непрерывно завывали на одной ноте, ударяя себе по лбу плоским камнем. Некоторые уже разбили себе надбровные дуги; тем не менее они продолжали монотонный плач, хотя их лица уже покрылись кровавой коркой. Зигрид поплелась в сторону чугунов с дегтем, в надежде согреться у огня. Одна женщина сжалилась над ней и сунула ей в руки плошку с имбирным супом. Когда девушка поднесла плошку ко рту, она заметила, что ее пальцы скрючились, как у столетней старухи. Она едва сделала два глотка, как вдруг кто-то ударил ее в бок. Это была Аха, ее приемная мать, которая смотрела на нее сверху вниз, гневно и зло.

— Плохая дочь! — завопила старая женщина. — Ты прячешься, чтобы бездельничать, пока другие работают! Проваливай отсюда! Быстро ныряй в воду! Не хватало только, чтобы ты обесславила всю семью! Дрянь! Лишний рот! Мне лучше было бы сразу оставить тебя на куче навоза, когда я родила тебя… Я так и знала!

Зигрид хотела было возразить, но получила новый удар ногой. У старой Ахи, казалось, был очередной приступ, когда она путала людей и ничего не понимала. Она размахивала руками, держа небольшой нож, и никто не осмеливался вмешаться.

— Иди! — кричала она. — Иди нырять, раз ты только это и умеешь!