— Ради всего святого, Алекс, зачем ты меня так целовал в ту ночь в Уайтстоуне? Зачем опять солгал мне? Забыл, какую играешь роль? А может, ты так привык врать, что уже не различаешь, где правда, а где притворство? Или просто прибегнул к привычному средству, чтобы меня утихомирить? Чтобы заставить покорно следовать за тобой? Ты знал, что я хочу, вот и решил дать мне это!
— Ты сама все сказала, милая.
И тогда она ударила его, вложив в пощечину все свои силы.
— О, я так рада, что вы находите все это смешным, лорд Хэпберн. Только представьте себе, как скучна была бы жизнь без этих ваших маленьких забав!
У него на шее сильно и неровно пульсировала вена. Джонет поняла, что он пытается овладеть собой, но не может.
— Ты же видишь, я вовсе не смеюсь, милая, — холодно проговорил Александр. — И никакого вранья больше не будет. Время вышло! Ты хочешь правды — я скажу тебе правду. Никакого обмана, никаких отговорок, пусть будет одна только голая, неприукрашенная правда!
Молниеносным движением он схватил ее за запястье и дернул вниз. Она упала на землю рядом с ним и попыталась увернуться, но он поймал ее рот поцелуем, заставив ее уступить. Джонет боролась, стараясь его оттолкнуть, но Александр опрокинул ее на спину и прижал к земле всей массой своего стройного и мускулистого тела.
Он целовал ее, не отпуская, и ей пришлось сдаться, потому что иного выхода не было. Ничего больше не было, кроме его чувственных и страстных губ, властно зовущих за собой. Под их натиском ее собственные губы разжались, и тут его язык начал уже знакомую ей искусную и искусительную игру.
Джонет со стоном уступила. Она вернула его поцелуй полной мерой, чувствуя, как между ними вспыхивает жар, и отдаваясь безрассудной горячей волне вопреки своей собственной воле.
Александр отпустил ее запястья, и руки Джонет обвились вокруг него. Александр хочет ее… и она его хочет. Зная о нем все, ненавидя его, она все-таки хочет его. Он по-прежнему обладает этой властью над нею.
Он медленно и неохотно оторвался от нее.
— Ты хотела правды? Что ж, это и есть правда, моя милая. Мы оба хотим этого так, что почти ощущаем на вкус! И я, и ты, хотя ты не знаешь и не можешь даже представить себе,
Его взгляд, потемневший от страсти, приковывал ее к себе, его рот был еще влажен от ее поцелуя.
— Я не чудовище, каким Мьюр меня тебе представил, — продолжал Александр. — Ты мне небезразлична, и я не хочу погубить тебя. Ни ради удовольствия, ни даже из мести.
С минуту Джонет лежала неподвижно, глядя на него. В его лице, пылающем страстью, все-таки пробивалась какая-то нежность, сострадание, от которого ей хотелось плакать.
— Если я тебе небезразлична, не отсылай меня прочь. О, Алекс,
— Как? Ты предпочла бы остаться здесь и стать моей любовницей? Любовницей человека, которого презирает вся Шотландия, человека, вынужденного служить тому, кто больше платит, чтобы содержать свое поместье? Боже мой, что подумает граф Мьюр о своей примерной воспитаннице? Да он перевернется в своей свежей могиле, клянусь тебе!
Его рот язвительно искривился.
— А может, я что-то не понял, и ты не намерена долго ждать? Что ж, слово за тобой. Я полностью в твоем распоряжении, моя дорогая.
Джонет оцепенела.
— Как удивительно в тебе сочетаются доброта и жестокость, Алекс. Это делает тебя совершенно невыносимым.
В его улыбке больше не было тепла.
— Я знал, что это приведет тебя в чувство. До чего же быстро скисает вино, стоит лишь добавить к нему каплю уксуса! Так будет и с нами, Джонет. Ты сказала, что никогда не простишь меня. Насколько я тебя знаю, ты и себя не простишь. Поверь, дальше не будет легче, милая. Любовь скоро превратится в ненависть. Ты возненавидишь меня даже больше, чем сейчас. И что с тобой тогда станет? Никто тебе не позавидует, так и знай!
Сидя на земле, он продолжал, не глядя на нее:
— Я отсылаю тебя во Францию, Джонет, вопреки своим собственным желаниям. Это лучшее, что я могу для тебя сделать. Ну вот, теперь мы выяснили правду, хотя вряд ли нам обоим стало от этого легче. Я, например, предпочел бы обман.
Джонет некоторое время лежала неподвижно, не сводя глаз с сурового профиля Александра. Несмотря на только что проявленную им расчетливую жестокость, он все-таки признался, что неравнодушен к ней. И, возможно, выручит Роберта. Каким-то непонятным образом она знала об этом с самого начала. Если бы только он позабыл о мести, если бы только согласился помочь, перед ними открылся бы весь мир.
Она тоже села.
— Скажи мне правду, Алекс. Ты мог бы вывезти Роберта из Эдинбурга, если бы захотел?
— Да, — его голос словно покрылся ледяной корочкой. — Если бы захотел.