Великое княжество Литовское

«Вот приблизительно употребление из пленных, которое они сделали до момента своего отъезда, – рассказывает Антуан Граммон. – Они перерезали горло всем старикам свыше шестидесяти лет, по возрасту неспособным к работе. Сорокалетние сохранены для галер, молодые мальчики – для их наслаждений, девушки и женщины – для продолжения их рода и продажи затем. Раздел пленных между ними был произведен поровну, и они бросали жребий при различиях возраста, чтобы никто не имел права жаловаться, что ему достались существа старые вместо молодых. К их чести я могу сказать, что они не были скупы в своей добыче, и их крайняя вежливость предлагала ее в пользование всем, кто к ним заходил». И далее француз рассказывает любопытную историю: «Из-за этого однажды случилось довольно забавное происшествие, которого здесь нельзя обойти молчанием. Духовник короля, иезуит по своему званию, случайно вошел в дом татарских офицеров, предполагая, что это дом одного из его друзей (ибо мы все перемешались), и увидел дюжину татар, которые один за другим занимались ухаживанием, немного преувеличенно свободным, за очень красивою черкашенкой, которая находилась в их комнате. При этом грязном зрелище иезуит чуть не упал навзничь и обратился к защите крестного знамения. Знавшие, что он королевский духовник, татары вообразили, что честь и обычаи их нации обязывают их задержать доброго отца и поделиться с ним своею общею любовницей (так как он, видимо, вошел в комнату для того, чтобы воспользоваться ею). Каждый из них хватал его за руки и хотел ему в этом услужить. Но, так как вкусы иезуита не подходили к этому сорту наслаждений, он со всей силы начал кричать на помощь – спасите! Несколько польских офицеров, находившихся случайно неподалеку от дома, прибежали на шум и, узнав от татар, в чем дело, извлекли преподобного отца из этой досадной интриги, так что он не мог упрекнуть себя в нарушении устава своего ордена, который с такою строгостью запрещает сношения с женщинами».

Взяв добычу, предводители татар явились к Яну-Казимиру «проститься и сказали ему, что срок их договора с ним истек и они не могут долее оставаться в армии».

После отделения татарской орды король думал уже не о завоеваниях и новых битвах, а лишь о том, как бы уйти с вражеской территории с минимальными потерями.

Отступление по труднопроходимым местам дорого обошлось полякам. Армия – по обычаю – ужасно голодала; по словам Граммона, «наступил такой сильный голод, что в течение двух дней я видел, как не было хлеба на столе у короля». К Могилеву, как пишет француз, «полки в 800 – 900 человек пришли самое большое в составе 60 или 80, и в истории истекших веков нет ничего, что можно бы было сравнить с состоянием такого разгрома. Было потеряно более 40 000 коней, вместе с легкой кавалерией и обозом, и без преувеличения – три четверти армии. Что касается меня лично, то из бывших у меня шести повозок и шести коней осталась только одна татарская лошадь, которую я нагрузил бочонком водки. Вот какова была развязка кампании короля Польши, в которую он вступил с могущественной армией в 130 000 человек».

После неудачного похода у Яна-Казимира пропало желание выяснять отношения с Россией силой оружия, у Москвы тоже не имелось средств продолжать войну. Но уступать территории не желала ни одна сторона, и переговоры о мире затянулись на годы.

Лишь 30 января 1667 года было заключено Андрусовское перемирие на тринадцать с половиной лет. К России отошли Смоленск и Левобережная Украина. Киев, расположенный на правом берегу Днепра, оставался по договору под управлением Москвы два года – до 5 апреля 1669 года. Однако древняя столица Руси сохранилась за Россией и после истечения обусловленного договором срока.

С. М. Соловьев отметил судьбоносную черту, которую провело Андрусовское перемирие под отношениями Речи Посполитой и России:

«Это перемирие с первого взгляда могло назваться очень ненадежным: Киев был уступлен Москве только на два года, а между тем легко было видеть, что Москве он очень дорог, что Москва употребит все усилия оставить его за собою. Но к удивлению, война не возобновлялась до второй половины XVIII века, и Андрусовское перемирие перешло в вечный мир с сохранением всех своих условий. Напрасно поляки утешали себя мыслию, что на их отчизну во второй половине XVII века послано такое же испытание, какое было послано на Москву в начале века, и что Польша выйдет из него так же счастливо, как и Москва: для Польши с 1654 года начинается продолжительная, почти полуторавековая агония, условленная внутренним ослаблением, распадением; в 1667 году великая борьба между Россиею и Польшею оканчивается. С этих пор влияние России на Польшу усиливается постепенно без всякой борьбы, вследствие только постепенного усиления России и равномерного внутреннего ослабления Польши…»