Великое княжество Литовское

При этом шляхта, если сие не сулило выгод, часто отказывалась защищать собственное отечество, что везде считалось главнейшей обязанностью дворян. Это по ее вине разгромленное в 1651 году под Берестечком казацкое войско смогло возродиться и еще долго терзать Речь Посполитую… Впрочем, послушаем рассказ Станислава Освецима о том, как вели себя его собратья после сражения под Берестечком:

«Король, следуя совету опытных воинов, решился тотчас двинуться за рассеявшимися врагами, чтобы докончить с должной энергией столь неожиданную победу, подавить окончательно врага, ускользнувшего вследствие нашей оплошности, и добиться, наконец, прочного мира в пользу нашей веры и отечества. Желая обеспечить, как можно прочнее, успех этого предприятия, он хотел увлечь в дальнейший поход не только регулярное наемное войско, сильно утомленное и ослабевшее от постоянных трудов, но и дворянское поголовное ополчение. Но лишь только он объявил им это предложение через посредство сенаторов, как вся шляхта, составлявшая поголовное ополчение, подняла вопль, будто явилась она сюда ради прений, а не для военных действий. Но для того, чтобы все сообща стали причастными общему решению, зловредному и ошибочному, они испросили позволение составить совет в “генеральном круге”. Здесь, основываясь на законе, гласящем, что дворянское ополчение обязано защищать отечество только в продолжение двух недель (будто Господь обязан впоследствии все остальное чудом довершить, вместо нерадивых граждан) и прикрывая собственное нерадение формулой закона, они избрали своим маршалом Мартына Дембицкого, подчашия сандомирского, человека велеречивого и популярного, и, подавив более благоразумные голоса, даже сенаторам угрожая саблями, отправили к королю свое решение, в котором, не обращая внимания ни на уважение к его величеству, ни на сохранение собственной вольности, ни на урон Речи Посполитой, заявили такое, будто сеймовое постановление “что дворяне дальше не намерены идти”.

Король и сенат представляли шляхте всевозможные доказательства, что их служба необходима для спасения отечества, наконец, просили и умоляли, чтобы они согласились хотя еще две недели оставаться в походе, или, в крайнем случае, хотя пройти к Старому Константинову, для того, чтобы устрашить врагов молвой о том, что и король, и дворяне, и все войска двигаются против них в поход. Но все эти резоны оставались без влияния, падая, будто на бездушный камень; дворяне увлекались инстинктивной привязанностью к домашнему очагу, торопились к своим женам и тем более стремились возвратиться восвояси, чем более тяготились неудобствами и трудами лагерной, непривычной для них жизни…» Польский патриот Станислав Освецим, несколькими страницами ранее с воодушевлением описывавший победу под Берестечком, теперь в ужасе от настоящего и будущего своей родины:

«Несчастна наша Речь Посполитая, в которой бесчинства многих ценятся больше чем благоразумие немногих избранных. Не захотели понять, что сладость мира добывается военными подвигами и готовностью к пролитию крови. Мы до того выродились сравнительно с нашими предками, что не захотели пожертвовать две недели времени для сохранения того, что они некогда приобрели, щедро жертвуя кровью; важнее же всего то, что мы бросили на произвол судьбы короля и отечество с величайшим для себя позором, почитая притом добродетелью тот поступок, который всякому покажется лишь величайшим посрамлением».

Литовские вельможи скоро переняли худшие привычки своих польских собратьев; для них издевательство над государем тоже стало обычным явлением. Сигизмунд Герберштейн пишет:

«Если им откуда‐нибудь грозит война и они должны защищать свое достояние против врага, то они являются на призыв с великой пышностью, более для бахвальства, чем на войну, а по окончании сборов тут же рассеиваются. Те же, кто остается, отсылают домой лучших лошадей и платье, с которыми они записывались, и следуют за начальником с немногими другими как бы по принуждению. А магнаты, обязанные посылать за свой счет на войну определенное количество воинов, откупаются у начальника деньгами и остаются дома. Это совершенно не считается бесчестьем, так что предводители и начальники войска велят всенародно объявлять в сеймах и в лагере, что если кто пожелает откупиться наличными деньгами, то может освободиться от службы и вернуться домой. Между ними наблюдается такое во всем своеволие, что они, кажется, не столько пользуются неумеренной свободой и добротой своих государей, сколько злоупотребляют ею.

Они распоряжаются заложенным им имуществом государей, так что те, приезжая в Литву, не могут жить там на собственные доходы, если не пользуются поддержкой местных владетелей».

Не удивительно, что такой «энтузиазм» при защите отечества поставил Великое княжество Литовское на грань краха, а потом заставил искать спасения в Люблинской унии.