Великое княжество Литовское

«Сиверс ввел русских солдат в замок, где происходило заседание сейма; комиссия была уполномочена подписать договор об уступке требуемых Пруссиею земель, но с условиями: например, чтоб архиепископ-примас жил в Польше, но пользовался доходами от имений, отходящих к Пруссии; что договор об уступке земель не прежде будет подтвержден, как по заключении торгового договора между Польшею и Пруссиею. Бухгольц потребовал безусловного подписания договора. Это повело к сильному волнению на сейме. Некоторые депутаты позволили себе резкие выходки против обоих дворов и их представителей. Сиверс велел схватить четверых депутатов и выпроводить из Гродна. Тут‐то 23 сентября последовало знаменитое немое заседание, когда депутаты думали, что могут отмолчать свои земли. Сиверс велел объявить, что он не выпустит депутатов из залы, пока не заговорят, не выпустит и короля. Пробила полночь – молчание; пробило три часа утра – молчание. Наконец раздался голос Анквича, депутата краковского. “Молчание есть знак согласия”, – сказал он. Сеймовый маршал Белинский обрадовался и три раза повторил вопрос: уполномочивает ли сейм комиссию на безусловное подписание договора с Пруссиею? Глубокое молчание. Тогда Белинский объявил, что решение состоялось единогласное. 25 сентября договор был подписан. С Россиею заключен был договор, по которому обе державы взаимно ручались за неприкосновенность своих владений, обязывались подавать друг другу помощь в случае нападения на одну из них, причем главное начальство над войском принадлежало той державе, которая выставит большее число войска; Россия могла во всех нужных случаях вводить свои войска в Польшу; без ведома России Польша не могла заключать союза ни с какою другою державою… Так произошел второй раздел Польши, доказавший прежде всего, что в Польше не было народа; народ молчал, когда шляхетские депутаты волновались в Гродне вследствие требований России и Пруссии. Сказались следствия того, что в продолжение веков народ молчал и шумел только один шляхетский сейм, на нем только раздавались красивые речи. Но такое явление не могло быть продолжительно, и сейм принужден был онеметь, потому что все вокруг было немо. Быть может, некоторые будут поражены этим немым заседанием сейма; быть может, в некоторых возбудится сильное сочувствие к онемевшим депутатам; но разве их не сильнее поражает еще более страшное онемение, онемение целого народа; разве они не видят в онемении депутатов последнего сейма только необходимое следствие онемения целого народа?»

Жест отчаянья

Второе гигантское ограбление Польши не осталось без ответа. Мало-помалу народ просыпался. Нити заговоров поползли по Речи Посполитой вслед за разделом, но открытое неповиновение началось, когда русские принялись согласно договору сокращать польское войско и когда поползли слухи, что оккупанты хотят захватить арсеналы Варшавы и Кракова.

Приказы о сокращении войска не исполнялись под разными предлогами. Из полка Дзялынского, стоявшего в Варшаве, было уволено только шестнадцать человек; российскому посланнику в Польше Осипу Андреевичу Игельстрему, который одновременно являлся и главнокомандующим русскими войсками в Речи Посполитой, объявили, что больше в полку лишних людей нет.

Бригада Мадалинского, стоявшая между Бугом и Наревом, и вовсе отказалась сокращаться. Отправленный против бригады русский отряд лишь подтолкнул поляков к отчаянному шагу. Вначале Мадалинский решил пройти вдоль прусской границы до Галиции и там всей бригадой поступить на австрийскую службу. Стремясь оторваться от преследовавших русских, Мадалинский перешел границу Пруссии и, разогнав пограничную стражу, углубился на чужую территорию. Затем бригада разделилась на две части; одна продолжила движение по Южной Пруссии, а вторая вдруг оказалась подле Кракова.

Против мятежной бригады было отправлено войско под командованием генерала Тормасова. Однако за событиями зорко следил избранный вождем восстания Тадеуш Костюшко. Под Краковом с Мадалинским соединились толпы повстанцев Костюшки, вооруженные косами, топорами и пиками. Все это воинство дало бой регулярным частям генерала Тормасова 4 апреля 1794 года. Первое столкновение враждебных сторон описывает русский офицер – современник событий: