Великое кочевье

Потом Суртаева мобилизовали в армию. В 1917 году он был ранен при взятии Зимнего дворца. Вернувшись в Сибирь, он вскоре же ушел в партизанский отряд, воевал против Колчака, служил в частях особого назначения, доколачивал банды белогвардейцев далеко на севере. В селе у него оставались две сестры - Макрида и Маланья, но он еще не решил, у которой из них остановится.

Ямщик, придержав коней, поторопил его:

- Говори сразу. Ежели к Маланье - туда, - махнул кнутом на поселок коммунаров, - а Макрида - на старом месте, - указал на село.

- Правь к Макриде, - попросил Суртаев и вытер платком пыль с лица.

2

Во дворе никого не было. В сенях - тоже. Пол не только вымыт, а, как всегда, протерт с песком.

В кухне на крашеных опечинах - хорошо знакомые уродливые "райские птицы". На подоконниках цветет красная герань.

Осмотревшись, Филипп Иванович поставил чемоданы, достал душистое мыло и, наскоро умывшись, присел возле стола; покосившись на медного "Егория" в углу, достал из кожаного портсигара папиросу: "У Макриды можно покурить".

В соседнем дворе кричала девочка:

- Тетя Макриша, к вам какой-то дяденька приехал! Тетя Макриша!..

Вскоре, стуча босыми ногами о тесовую лесенку, вбежала хозяйка, остановилась у порога, окинула Суртаева взволнованным взглядом и, улыбнувшись, хлопнула широкими ладонями:

- Да неужели ты, братко?!

Филипп Иванович поспешно встал.

Сестра бросилась к нему, обняла и горячо поцеловала в щеку.

- Да ты откуда, соколик, прилетел? Садись скорее, рассказывай. А я много раз думала: жив ли ты? Да ты пошто таким-то стал? Голова гладкая, как шарик, ни одной волосинки, ровно тебя опалили.

Макрида всплеснула руками и, повернувшись, кинулась к печке; широкая юбка из узорчатого холста колыхалась, раздуваясь.

- Гостенек с дальней дороги покушать хочет. Чем же я тебя попотчую, сиза сокола? Не обессудь, пожалуйста, чем богата, тем и рада. Нежданно-негаданно прилетел ты, ясно солнышко, - звенела сестра приятным голосом, вытаскивая из печи горшок за горшком.

- А где же супруга твоя осталась? Неужто не женат? - спросила она, когда брат подвинулся к столу и разломил румяный пшеничный калач.

- Живу один, - сдержанно ответил Филипп Иванович. - Думал жениться, да опоздал: пока с бандитами воевал, она за другого вышла. Ребенок с ней.

Опускаясь на лавку рядом с братом, сестра задушевным голосом спросила:

- Твой ребеночек? Парень, девка?

- Девочка.

- Сколько годков-то ей?

- Четвертый пошел, - вполголоса промолвил брат, глядя на свои руки, мявшие узорчатую скатерть.

- Поди, бегает на кривых ножонках. У суртаевской породы ноги кривые, как клещи у хомута.

- Не видел. Ни разу не видел.

Макрида Ивановна всплеснула руками:

- Да ты что? Где это слыхано, чтобы на дите свое родное не поглядеть? Да ведь сердце-то у тебя, поди, не каменное - ноет.

Она прошлась по избе и, остановившись возле печи, махнула рукой:

- Э, да все вы, мужики, такие бессердечные.

Филипп Иванович посмотрел на сестру, задержал взгляд на ее слегка рассеченной верхней губе. Вспомнилось ее нерадостное детство, облачные дни ранней молодости и неудачное первое замужество. Второго мужа сестры он видел только один раз, характера его не знал, а лицо запомнил. Вон на стене висит его карточка: бородатый, в папахе, перевязанной наискосок красной лентой, правая рука сжимает рукоятку вложенной в ножны шашки...

Над портретом поникла сухая ветка горькой осины с багровыми листьями...

- Макриша, - осторожно, вполголоса заговорил брат, - давно несчастье-то приключилось?

- Ой, Филя, не спрашивай... - вздохнула сестра и утерла глаза рукавом кофточки.

Она подсела к брату и рассказала обо всем.

- ...Дружок у него был из алтайцев, в одну могилку с ним лег. Так и на памятнике написано: "Друзья по оружию Никодим Петров и Адар Токушев", закончила свой рассказ Макрида Ивановна.

Вечером пришли гости. Из коммуны приехал верхом муж Маланьи - Миликей Охлупнев.

Хозяйка принесла большой чайник медовухи и начала разливать по стаканам.

Миликей Никандрович прикрыл свои стакан широкой ладонью.

- Может, один изопьешь? - настаивала хозяйка.

- Не приневоливай, - отказался наотрез Охлупнев.

- Раньше, помню, разрешал ты себе. Не отставал от людей, - сказал Филипп Иванович.

- А сейчас запрет наложил.

Охлупнев, разговаривая с Суртаевым, то расправлял и без того широкую огненную бороду, то поглаживал лысину; расспросил о городских ценах на масло и мясо, о мануфактуре и неловко покашливал, не зная, о чем еще говорить с этим человеком, с малых лет оторвавшимся от земли. Пришел черед расспрашивать Суртаеву, и Миликей Никандрович увидел, что жизнь и работа "Искры" интересует гостя во всех подробностях. Филипп Иванович хотел знать, на каких полях коммунары нынче сеяли пшеницу, на каких - овес, гречиху, горох и коноплю, собираются ли они переходить на многополье и есть ли у них красный клевер. Стало ясно, что он не оторвался от земли, а, наоборот, говорит о ней с бульшим интересом, чем раньше, и все по-научному, как агроном. Суртаев хотел знать, дружно ли они работают, нет ли у них ссор.