Великое кочевье

Агент Госторга Учур Товаров жил в Чистых Ключах. Эта заимка староверов-кулаков стояла в стороне от тракта, под гранитным гребнем "Пять братьев". Из-под снежных полян вырывались пять потоков, пять веселых речек Громотух: Нижняя, Малая, Средняя, Большая и Верхняя Громотуха. Изумрудная вода падала с камня на камень, мелкими брызгами рассыпалась в воздухе. Внизу, у заимки, Громотухи сбегались на ровную лужайку, и оттуда большая река текла между пшеничных и овсяных полос к Караколу. Заимка - самая древняя во всей округе. Постройки - старомодные. Бурые дома "связь" - кухня да горница, а посредине холодные сени - смотрели на мир старыми разноцветными стеклами маленьких окон; покосившиеся наличники - как нахмуренные брови стариков. Дома были опоясаны березовыми жердями, на которых сушились глиняные кринки из-под молока. Самый большой двор - у Калистрата Мокеевича Бочкарева: кругом стояли добротные сараи, амбары и погреба. В "малухе" - пятистенной избе - жил агент. К нему часто приезжали алтайцы-охотники. Лохматые псы встречали их лаем, а сам хозяин - Калистрат Мокеевич - ворчал:

- За воротами табак жри. Слышишь? По всей ограде вонь распустили.

Он особенно невзлюбил алтайцев после того как минувшей весной всю его лучшую пахотную землю отрезали соседнему алтайскому колхозу.

Однажды в сумерки во двор въехали верховые, поставили лошадей под крыши, где лежала в телегах свежая трава. Их было несколько человек, бородатых, сытых крепышей, жителей дальних заимок, потомков первых засельщиков. Пришлое население прозвало этих кержаков, приверженцев старой веры, колонками*. И не зря: у большинства из них были рыжие бороды.

[Колонок - рыжевато-желтый зверек из семейства куниц.]

К Учуру в этот вечер заехал Тыдыков. Сам Калистрат Мокеевич, услышав его голос, вышел во двор. Сапог увидел знакомую фигуру: живот, перевалившийся через ременный поясок, бороду, похожую на развернутый глухариный хвост, заросшие волосами щеки, красный, будто морковка, нос, мышиные глазки, спрятавшиеся под пушистые крылья бровей. Поздоровался.

- Милости просим, Сапог Тыдыкович, - гостеприимно, с поклоном ответил старик.

- К тебе приехал, в праву ножку кланяться. Надо бы к осени ячменя добыть. Уважь дружка.

- Уважь! Я уважил бы, да обидели меня до глубины души. Ты слышь, придумали какую-то сто седьмую статью и весь хлеб, окаянные, - прости меня, господи! - замели в амбарах.

- А ты не из амбаров - из ямы мне отпусти.

- Из какой такой ямы?

- Ну, хоть из пятой, хоть из десятой... Меня тебе таиться нечего свои люди.

- Горе нам великое, Сапог Тыдыкович. Такая жизнь пойдет - все мыши с голоду подохнут. Ты слышь, послали к нам землемеров, они взяли да и отхватили у нас всю самолучшую землю... Остолбили и алтайскому товариществу отдали. Хлопотать мы ездили - никакого толку. У тебя отрезали такую, на которой ветер гулял, а у меня пахотную отхватили. Да хоть бы они сами-то сеяли, а то - ни себе, ни людям. - Бочкарев посмотрел алтайцу в глаза: Где управу на обидчиков искать, Сапог Тыдыкович? Скажи ты мне, ради бога, где?

- В себе, - твердо выговорил гость. - Только в себе.

- Мудрые слова, истинные! - подхватил Калистрат.

К ним подошел Учур. Бочкарев обрадованно спросил Тыдыкова:

- У тебя к агенту тоже, поди, дело есть? Иди сегодня к нему, а завтра ко мне в гости забегай!

2

- Чай пить никогда не поздно, - говорил Сапог по-алтайски. - Ты лучше покажи мне сейчас, какие у тебя ружья.

- Зачем тебе вдруг ружья потребовались? - спросил Учур и сразу же пошел зажигать фонарь. - Сказал бы ты мне прямо: что задумал?

- Мои сородичи-бедняки хотят пушнину добывать, я им помогаю: даю коней, ружья, припасы.

Учур хитро подмигнул гостю, а потом погрозил пальцем и укоризненно добавил:

- Зря хоронишься. Ты меня знаешь, кто я, и отца моего знал.

Они вышли во двор и направились к большому амбару. Учур уговаривал злую собаку. Сапог шептал ему:

- Один хороший человек из города написал мне, чтобы я ружья приготовил. К охотничьему сезону он приедет.

В амбаре Сапог сам осмотрел шомпольные винтовки и дробовые берданы.

- Спрячь. Я к тебе буду посылать за ними алтайцев. Который скажет: "Голубые горы, огненное небо", - тому давай винтовку. Деньги получишь от меня.

Возвращаясь в "малуху", Сапог заглянул в окно горницы Калистрата Мокеевича. Возле стен, на широких крашеных лавках, сидели пожилые заимочники, одетые в черные кафтаны; волосы их, обильно смазанные топленым маслом, блестели; глаза были задумчиво опущены в пол. Сам хозяин сидел в переднем углу, за столом. Перед ним горела восковая свеча и лежала раскрытая толстая книга в кожаном переплете с массивными медными застежками. Голос его глох в комнате с низким бревенчатым потолком, с бесчисленными занавесками над печью, кроватью и полкой с книгами. Иногда он отрывал глаза от книги, обводил взглядом всех присутствующих и добавлял от себя что-то значительное. Тогда масляные головы кивали ему в знак согласия.

"Для Советской власти в старых книгах проклятье ищут", - подумал Сапог и спросил Учура:

- Давно они так собираются?