Великое кочевье

Яманай остановилась на пороге - никогда она не видела, чтобы алтайские женщины стригли волосы и носили такие платья, с открытой грудью, подумала: "Как ей не холодно! Да и неловко... Сюда, наверно, мужчины заходят?"

Тордокова, окинув посетительницу озабоченным взглядом, указала на стул по другую сторону стола:

- Садись.

Видя нерешительность посетительницы, она подошла к ней, подхватила под руку и, заботливо усадив на стул, открыла перед ней яркую коробочку с бумажными палочками:

- Бери.

Яманай подняла руки, будто для того, чтобы оттолкнуть что-то непонятное и опасное.

- Не куришь? - удивилась Тордокова. - Хорошо... Ну, рассказывай про жизнь.

Яманай растроганно и удивленно смотрела на ласковую алтайку.

- О своем несчастье рассказывай. Муж побил? Отец с матерью обидели?

- А ты как знаешь?

Слезы хлынули ручьями, и Яманай, захлебываясь, рассказала обо всем, умолчала лишь о непогодливой ночи в доме Сапога Тыдыкова.

- Ну ладно... - задумчиво заключила Тордокова, побарабанила пальцами по столу. - Учиться хочешь?

Глаза Яманай вспыхнули радостью, на щеках высохли слезы.

...Она шла за приветливой женщиной к бывшему поповскому дому. Это был самый нарядный дом в Агаше. Стены обшиты тесом, выкрашенным в полоску голубое с белым, большие окна обрамлены резными наличниками, широкое крыльцо походило на паперть. Поп в гражданскую войну отступил с белогвардейцами, и его дом перешел в общественное пользование. Теперь над высоким крыльцом висела маленькая вывеска: "Дом алтайки".

На пороге их встретила дородная русская женщина в белом платочке; подол ее в нескольких местах был подоткнут под пояс, и широкая юбка лежала на бедрах пузырями, рука сжимала тряпку - она вышла мыть крыльцо.

- Как дела идут, Макрида Ивановна? Ничего? Все в порядке? А заведующая здесь? - осведомилась Тордокова.

- Обедать ушла. А вы новенькую привели?

Умные и доверчивые глаза молодой алтайки понравились Макриде Ивановне.

- У меня как раз банька поспела, - сказала она, - сейчас я с новенькой большую-то грязь собью.

- Ты сначала покорми ее.

- Сейчас, Анна Тордоковна, сейчас. Пшенная каша осталась от обеда, молоко найдется.

Макрида Ивановна бросила тряпку в ведро с водой, вытерла руки и похлопала Яманай по спине:

- Пойдем, милочка моя. - И оглянулась на ее провожатую: - Да она понимает ли по-русски хоть что-нибудь?

- Не беспокойся, быстро научится.

- Мы начнем как-нибудь одна от другой слова перенимать: она от меня русские, а я от нее алтайские. Пойдет дело!

Они вошли в кухню. Макрида Ивановна покрыла стол зеленой клеенкой, нарезала белого мягкого хлеба, наложила полную тарелку каши, налила кружку молока и сама села против Яманай.

- Что-то плохо ест, сердешная! Видно, каша не глянется, - беспокоилась Макрида Ивановна.

- У нее было большое несчастье, - сказала Тордокова.

- Да что ты говоришь? Какое же? Поди, мужик изгалялся?

Когда Тордокова коротко рассказала про Яманай, Макрида Ивановна почувствовала к молодой алтайке глубокую жалость.

Она достала чистое белье, новое платье и душистое мыло. Тордокова по-алтайски сказала Яманай, чтобы она шла за этой заботливой женщиной и выполняла все требования и советы.

В предбаннике Макрида Ивановна потрясла перед алтайкой ковшом и сказала:

- Ковш. Ну, говори смелее: ко-овш. Вот, хорошо вымолвила. Дьакши. Ковш. Алтай кижи как будет?

- Суску, - ответила Яманай и улыбнулась, радуясь тому, что поняла русскую женщину, потом показала на воду: - Алтай - су. Русска?..

Продолжая разговор, Макрида Ивановна хотела помочь алтайке раздеться, но та стыдливо запахнулась: с малых лет говорили ей, что тело честной женщины никто не должен видеть, кроме мужа.

- Что ты, милочка моя, надо раздеться! - приговаривала Макрида Ивановна, тихонько разнимая ее руки. - Помоемся. Будешь ты у меня беленькая да свеженькая, как огурчик.

Яманай покорно опустила плечи, готовая на все, но когда Макрида Ивановна предложила ей снять штаны из тонкой косульей кожи, она закричала, схватившись за голову:

- Худо будет!

- Ежели ты с таким норовом, то уходи от нас! Вон дверь! - настойчиво крикнула Макрида Ивановна, верившая в свою близкую победу. - Ну, что стоишь? Иди!

Уронив голову на грудь, Яманай нащупывала завязки. Оставшись голой, она прижала руки к животу и повернулась лицом в угол.

Макрида Ивановна посмотрела на одежду алтайки и вскрикнула:

- Ой, батюшки, страсть сколько их! Да как же они тебя, миленькая, не заели? Придется все спалить в печке. Ну, ничего. Наденешь мое - поубавим да подошьем, где надо. А за ночь я сошью тебе все новенькое. - Она подошла к алтайке и стала расплетать косы. - Зубами не раздерешь. Скатала, родименькая, вроде кошмы. Не миновать стричь. - Взяла ножницы и показала, что обстрижет косы. - Согласна?

Яманай подумала, что будет походить на добрую и заботливую Анну Тордоковну, и качнула головой.

Отхватив косы, Макрида Ивановна бросила их в угол.