— Меня, наверно, не совсем ясно поняли… Я считаю, что выдача премий за второстепенные экспонаты принесет только вред… К тому же теперь нэп…
— Борьба с кулачеством была и остается основой нашей работы в деревне, — напомнил Копосов.
Евгений Васильевич сказал, что неплохих лошадей выставила коммуна «Пролетарская крепость».
— Можно первую премию поделить, — предложил Говорухин.
— Вы что, смеетесь? — Васютин, не сдержавшись, хлопнул рукой по столу. — Делить премию с баем!
Николай Васильевич устало опустился на свое место.
Первая премия по животноводству была единогласно присуждена коммуне «Пролетарская крепость».
Сапог, одетый в чесучовую рубаху и черный пиджак, ждал гостей в доме своего дружка, деревенского богатея Симона Суслова, и то и дело нетерпеливо заглядывал в окно. Мелкий дождь уныло барабанил по стеклу. Порывами дул ветер, и казалось, что на улице кто-то полоскал белье. Время от времени Сапог выскакивал на крыльцо и всматривался в темноту.
— Долго заседают. Наверно, споров много, — говорил он, обращаясь к своему бородатому дружку. — Давай выпьем. Алтай любит людей, которые пьют.
На лавке стояло два десятка тажууров с аракой, на каждом блестел позолоченный рисунок и тавро Тыдыкова — гора и над ней подкова луны.
Сапог налил араки в фарфоровые чашки, чокнулся с Сусловым; выпив, они крякнули, закусили солеными огурцами и опять, поджидая гостей, стали прислушиваться к шуму дождя.
— И чего они так долго прения разводят? — возмущался Суслов. — Ведь баранина-то совсем пережарится.
За окном захлюпала грязь, потом застучали каблуки о крыльцо, и Сапог бросился навстречу.
— Пожалуйте, гости дорогие, пожалуйте! — кланялся низко. — Алтай любит гостей!
Глянув в темноту за спиной Говорухина, он выпрямился и с настороженной строгостью спросил:
— Один?
— Да.
— Добился премии для меня?
— Даже похвального листа не дали.
— Ну?! Черт тебя возьми! Плохо ты разговаривал с твоими начальниками. — Сапог пробежал по комнате до стола и обратно, борода его тряслась от злости. — Очень плохо. Я говорил: коней обещай. Зачем жалел моих коней?
— Ничего не вышло… Тебя называли помещиком. А я знаю, что они делают с помещиками. Очень хорошо знаю. И мне придется менять место службы. Из-за тебя.
Сапог крикнул Ногону, старичку с трясущейся челюстью, сидевшему на полу у порога, чтобы он шел седлать коней, а сам взялся за шубу. Суслов, раскинув руки, преградил ему путь.
— Куда это ты? В темную ночь. Нет, нет…
Говорухин тоже принялся отнимать у него шубу.
— Ты не расстраивайся, — уговаривал он. — Скоро будет краевая выставка. Мы подготовимся заблаговременно, заранее договоримся с кем следует. Статьи о твоих лошадях напишем в столичную прессу. Добьемся для тебя хорошей премии.
Сапог сдался, и они сели за стол. После третьей чашки Говорухин запел «Вот вспыхнуло утро», потом — «Белой акации гроздья душистые».
Пришел вихрастый гармонист, за которым посылал Сапог. Лихо заливалась двухрядка. Под ногами Суслова, отплясывавшего трепака, дрожали половицы.
Далеко за полночь Говорухин, еле держась на ногах, вышел в черемуховый сад. Дождь все еще продолжался. Ветер обрывал мокрые листья, и они густо падали в темноте. Говорухин смахивал их с головы.
— Оборвало вас… Летите к черту, — бормотал он, шагая по саду. — Я вот такой же листок. И меня тоже ветер несет куда-то в пропасть… Где сейчас английские скакуны с отцовского завода? Кто ездит на них? Где серый в яблоках Борей, мой любимец?.. Все пропало… Неужели навсегда? — Говорухин остановился, провел рукой по мокрому лбу. — Может, из-за границы помогут?
Двери сеней распахнулись и кинули в сад широкий луч света. Пошатываясь, с крыльца спустился Суслов. На его голове блестел опрокинутый ковш. По волосам и бороде ручьями стекала мутная арака. Размахивая руками, он горланил:
Глава седьмая
Братья Токушевы возвращались с курсов домой духовно обогащенные. Они научились читать и писать. А главное: перед ними открылся широкий мир, вся родная земля, населенная людьми разного цвета кожи, для которых основное — дружба и переделка всей жизни. Вот и у них появились среди русских близкие друзья — Копосов и Суртаев. Они всегда и во всем помогут.
Борлай гордился, что возвращается домой без косички, и укорял брата:
— Едешь с бурундучьим хвостом под шапкой! Смелости не хватило срезать?
— Хочу, чтобы срезала жена, — ответил Байрым. — Подберет на память. Потом детям будет показывать.
— Зачем старое и плохое подбирать? Не надо. Выбрасывай сразу.
Была поздняя осень. На берегах Каракола шумели сухие травы, а долина Голубых Ветров уже покрылась глубоким снегом. Борлай с тревогой думал о скоте: зимовка будет трудной. Байрым заговорил об охоте:
— Сказывают, белки нынче много. Надо скорее отправляться на промысел.
— Да, на охоту надо идти, — согласился старший брат.
Токушевы подъехали к стойбищу.