Великое кочевье

На ночлег устроились возле костра. Суртаев, как старый знакомый, не боясь обидеть Карамчи, расположился на женской половине.

Чтобы спать дорогим гостям было теплее, надо всю ночь поддерживать большой костер. Для одного человека — нелегкий труд. Зная это, Байрым остался у Борлая. Сменяя друг друга, они рубили дрова, присматривали за лошадьми. Спали посменно, привалившись спиной к кожаному мешку с пожитками.

Задолго до рассвета они разбудили Суртаева, а он поднял остальных. Позавтракав, все отправились в охотничий стан Токушевых. Байрым вскоре отделился от них и пошел в ту сторону, где находились становья соседей-охотников.

По-зимнему высокое и холодное небо было усыпано крупными звездами, и луна, казалось, раздвигая их, медленно плыла к западу. Снег выглядел голубым, и на нем лежали синие тени деревьев и кустарников.

К рассвету пришли на место. Охотничий стан Токушевых, расположенный в густом лесу, куда не проникал ветер, был сделан из жердей и пихтовых веток. В середине его, как в заброшенной юрте, чернели головешки. Борлай принялся разводить костер, но Суртаев сказал, что это они сделают сами, а его попросил сходить за охотниками, промышлявшими белку по соседству с ним. Тот охотно согласился.

Алтайцы приходили поодиночке. Шубы на них были рваные, большие дыры зашиты нитками из жил косули, шапки старые, подпаленные во время ночевок у костров. За плечами покачивались тяжелые ружья с деревянными сошками. Они подсаживались к огню, и Грозин с Копосовым заводили разговор с ними. Жизнь в долине Голубых Ветров, здоровье жен и детей, урожай белки, цены на пушнину и ячмень — все интересовало приезжих людей.

К вечеру вернулись Токушевы. На стану уже было более десяти охотников.

Перед шалашом лежали обрубки сухих бревен, заготовленных для костра. Кочевники сели на них и приготовились слушать. Грозин начал беседу с далекого прошлого. Он говорил просто и убедительно. Время от времени он умолкал, и тогда Суртаев повторял все по-алтайски, стараясь передать не только смысл сказанного, но и силу слов его.

— Старики помнят время, когда алтайцы платили по два налога — дань китайскому богдыхану и ясак русскому царю. Каждой семье приходилось ежегодно вносить ясак — не менее десяти соболей. А как в то время жили русские крестьяне? День и ночь работали на помещиков.

Грозин рассказывал подробно, приводил множество примеров.

— У вас до самого последнего времени такими помещиками были зайсаны…

— Верно, верно!

— Так и было, — подтверждали слушатели, кивая головами.

— Алтаец-бедняк круглый год питался корнями диких растений, русские крестьяне-бедняки ели кору деревьев да лебеду.

Взгляд Борлая был прикован к докладчику, завладевшему вниманием кочевников, которые слушали его с сыновней доверчивостью. Вот Грозин встал, покрасневшие от мороза пальцы сжались в кулак, и рука поднялась высоко, будто для сокрушительного удара по врагу; серые глаза смотрели строго и гневно, а на лице появились упрямые складки. Хотя в его русской речи были незнакомые слова, но перевод Борлаю казался досадным и ненужным, — он многое понимал и даже, казалось ему, угадывал мысли докладчика, ставшего близким ему человеком. Этот человек знает беспросветную жизнь бедняков в старое время, словно сам был пастухом у бая.

А Грозин все говорил и говорил. Он приглашал заглянуть в завтрашний день. Люди будут жить товариществами, артелями, получат породистых жеребцов для общих табунов. В тайге артельщики построят охотничьи избушки. Государство поможет им.

— Алтаец-бедняк — родной брат рабочему, который делает порох и свинец, ружья и мануфактуру, добывает соль и прессует чай. У них большая сила. Эта сила будет еще больше, если они встанут плечом к плечу да склонят на свою сторону всех, кто живет честным трудом, всех бедняков и середняков…

Когда спросили: «Кто желает говорить?» — Байрым поднял голову, взглянул на докладчика и молвил:

— В одиночку аил и то нельзя поставить, человек человека кличет: «Маленько помоги». А жеребца хорошего кто из нас заведет? Никто. Давайте работать товариществом! Тогда у нас будет все!

Алтайцы то многозначительно подталкивали друг друга локтями, то подбадривали задорными взглядами и говорили:

— Вместе будем жить — силу соединим.

— Умный совет достоин скорого выполнения.

— Верно.

— Все кочевье сговорим в товарищество.

По-свойски подавали Грозину дымившиеся трубки, тянулись к его раскрытому деревянному портсигару за папиросами.

— Дьакши! Хорошо!

Грозин на секунду подносил трубку ко рту и, как бы покурив, возвращал с улыбкой:

— Дьакши!

Это еще больше располагало к нему. Охотникам казалось, что вот сидят они, старые приятели, давнишние соседи, в обжитом аиле, вокруг веселого костра, а хозяин жилья — этот говорливый и заботливый человек, приехавший из далекого города.

Грозин шепнул Копосову:

— Кадры растут хорошие. Одного из Токушевых надо рекомендовать в правление товарищества, другого готовить в сельсовет.