Великое кочевье

Отхватив косы, Макрида Ивановна бросила их в угол.

После бани она привела Яманай в большую комнату, где стояли топчаны с матрацами, подушками и шерстяными одеялами. На полу сидели алтайки. Среди них преобладали девушки. Но были даже старухи, услышавшие, что в Доме алтайки кормят бесплатно. Их приняли, потому что долгое время не могли собрать нужного количества курсанток. Были здесь безлошадные и бесстадные вдовы, приехавшие вместе со своими детьми. Многие из них так и не расстались с истрепанными чегедеками и уступили только одному суровому требованию Макриды Ивановны — в комнате сидели без шапок.

Увидев одних женщин, Яманай спросила с отчаянием в голосе:

— А Ярманки нет?

— О ярмарке спрашиваешь? — Макрида Ивановна опять похлопала ее по спине. — Осенью у нас ярмарка собирается, а базары — каждую неделю, по воскресеньям.

Яманай ничего не поняла, расспрашивать больше не стала и, не разуваясь, легла на отведенный для нее топчан. Макрида Ивановна сама сдернула с нее сапоги, строго сказала всем:

— В сапогах не смейте ложиться на топчаны.

Больше жестами, чем словами, передала им, чтобы они не лезли к Яманай с расспросами.

— Пусть бабочка отдохнет спокойно.

2

На рассвете Макрида Ивановна вместе с переводчицей, щуплой девушкой-алтайкой, выросшей в русской семье, зашла в комнату курсанток.

Алтайки уже проснулись и одна за другой выходили в сад, где стоял длинный цинковый умывальник: набирали воду в пригоршни и плескали на заспанные лица.

— С мылом мойтесь, хорошенько. Мыльце серо, да моет бело. Вот так, потирайте руками.

Потом она вела их на кухню, показывала, как выкатывать пшеничные калачи. Учила орудовать кочергой, сосновым помелом, деревянной лопатой.

Завтракали в просторной комнате. На столах лежали горячие калачи, еще не утратившие печного запаха, и зарумянившиеся шаньги со сметаной.

В это время обычно приходила учительница. Алтайки шли в класс и, кряхтя, втискивались в тесные парты. Девушка писала мелом на доске, а старухи, покуривая трубки, смотрели, как подымается дым к потолку; молодые учились охотно. Потом начиналось самое интересное. Макрида Ивановна выдвигала в зал блестящую машину на чугунных ногах с крошечными колесиками, приносила кусок ситца, железный метр, большие ножницы, какими в деревнях стригут баранов, и предлагала снимать чегедеки. Она кроила юбки и кофты, затем усаживала одну из алтаек на стул:

— Ногой качай. Вот так, так…

Руки алтаек тянулись к машинке, гладили, шутливо придерживали катушки.

— Хорошая машина! Шьет лучше человека, — улыбалась молодая женщина; потрогав блестящую пластинку, рассмеялась: — Светлолобая, гладкая!

Впервые сбросив чегедеки и нарядившись в юбки, молодые алтайки прохаживались по дому, высоко подымая ноги, подергивали облегченными плечами и смущенно краснели.

Когда мимо окон проезжал алтаец, женщины в платьях отскакивали в глубь комнаты.

Пожилые долго не соглашались менять старую одежду на новую; вечерами, оставшись без присмотра, снова надевали просмоленные дымом и насквозь пропыленные чегедеки.

Каждый день мыли некрашеный пол. Макрида Ивановна посыпала его песком, одной ногой вставала на бересту и терла широкие половицы.

Обычно она вымывала больше, чем все ее ученицы, считавшие мытье полов самым неприятным и ненужным занятием. В сумерки она спрашивала:

— Кто сегодня в баньку собирается? Какая бабочка хочет чистой ходить?

В бане плескался девичий хохот. Алтайки мылись из широких корыт, подымая тучи брызг до потолка, баламутили воду, опускали головы в кадку со щелоком и потом хвастались мягкими волосами.

3

Вскоре Макрида Ивановна подружилась с «новенькой», научила ее многим домашним работам, сшила ей голубую кофту с «грибами» на плечах и широкую коричневую юбку с оборками. Переводчицу не раз просила перевести:

— За то я тебя люблю, милая моя, что из тебя выйдет бабочка-чистотка.

Однажды вечером они сидели на верхней ступеньке крыльца. Яманай задумчиво смотрела на оранжевые груды облаков и на курящиеся вершины гор. Макрида Ивановна обняла ее и в такт своим словам похлопывала по плечу, голос ее был тих и плавен:

— Жизнь прожить, милочка моя, — не поле перейти. И не одна ты зачерпнула полные пригоршни из горючего ключа. Твое дело молодое, может, и на гладкую дорожку выберешься. Так оно и случится. В твои годы унывать не следует. А вот я все молодые годы промаялась. С малых лет, Яманаюшка, жизнь была безрадостной. Так по кочкарнику и шла. Даже ключевая вода мне казалась горькими слезами. — Она провела широкой и жесткой ладонью по сухим губам, как бы стирая пререгоревшую боль. — Только с новым мужем жизнь наладилась, тут война началась. И пошли мы счастье свое защищать. Муженек мой все годы в отряде воевал, а я при госпитале работала, помогала раненых выхаживать…

Вспомнив, что алтайка все еще плохо понимает по-русски, она стала пересыпать речь алтайскими словами.

Неугомонные руки ее, зардевшееся лицо и вспыхивавшие то радостью, то гневом глаза передавали алтайке многое. Макрида Ивановна почувствовала, что Яманай понимает ее, и продолжала с большой задушевностью: