Великое кочевье

— Сын был от сизого сокола. Такой пухленький да красивенький — дьакши уул. Не сберегла, проклятая оспа унесла. Другого родить хотелось, да мужа вскорости убили. А теперь уже и думать нечего…

Долина наполнилась тенями гор. В облачных просветах зажглись задумчивые звезды. От реки несло прохладой, с крутых склонов катился тонкий запах березового листа, нежной хвои лиственниц. Макрида Ивановна, вздохнув всей грудью, быстро встала. Хотя думы о сыне все еще волновали ее, она почувствовала облегчение от того, что высказала наболевшее:

— Пойдем-ка, милочка моя, пора и нам укладываться на покой.

Яманай послушно шла за ней. Она хотела сказать, что для нее ребенок, похожий на Ярманку, был бы бесконечным счастьем, но не знала, как это выразить. Макрида Ивановна, будто поняв ее мысли, сказала, с трудом подбирая алтайские слова:

— Ты молоденькая. У тебя и сын будет, может, еще не один… Найдешь своего соколика… Как его звать? Ярманка?

Яманай побежала в полутемную комнату и бросилась ничком на топчан. Платок свалился с ее головы и упал на пол. Плечи вздрагивали.

На топчанах зашевелились шерстяные одеяла. Алтайки вскакивали и, стуча сапогами, бежали к Яманай. Молодые спрашивали, кто ее обидел, пожилые охали и попутно жаловались на злосчастную женскую судьбу.

Широкая и теплая рука осторожно погладила голову Яманай. Никто никогда не гладил ее так тепло. Она помнила, что к ее волосам ласково прикасались только пальцы Ярманки, теплые, как лучи летнего солнышка. Она приподнялась на постели, провела рукой по мокрому лицу и, смущенно глядя на Макриду Ивановну, поблагодарила ее одними глазами.

— Ну вот, личико твое и посветлело. Нам ли с тобой горевать! Мы еще успеем хорошо пожить! Верно, верно, милочка моя, — сказала Макрида Ивановна изменившимся голосом и вышла в соседнюю комнату.

То, что она сказала Яманай, растрогало ее самое. Она подумала о том, что жизнь ее идет на ущерб, начинают блекнуть щеки, вокруг глаз собираются лучами мелкие морщинки, еще семь-восемь лет — и из-под платка покажутся седые волосы, — ей ли ждать счастливых дней! И желанного сына, который босыми ножонками топотал бы по комнате и звенел, как лесной ручеек: «Мама, мамка!» — у нее не будет.

Макрида Ивановна не могла уснуть в эту ночь: ей было душно в просторной комнате. Она открыла окно, но из-за села, где зажгли сухой навоз, пахнуло едким дымом.

«В таком дыму моя молодость прошла».

Она захлопнула окно, подмесила квашню и вышла на крыльцо. Там сидела, обхватив голову руками, пока не запели петухи.

4

Отцветали на Алтае летние голубые дни, рассыпаясь золотистым пеплом сумерек. Макрида Ивановна не замечала, как пролетали недели, и удивилась, узнав о последнем дне курсов.

Горы стояли в пышном наряде: на вершинах — белые папахи снега, на каменных плечах — пестрые халаты из оранжевой хвои лиственниц, золотистых берез, багровых осин и темно-зеленых кедров.

— Вот и лето прошло. И жизнь вот так же катится: расцветет человек таким осенним цветом, а потом вдруг сломится, и старость запорошит его сединой.

Жаль было расставаться с алтайками: она чувствовала себя на своем месте. Большую радость доставляло видеть, как вчерашние обитательницы аилов постигали несложную мудрость шитья, привыкали поддерживать жилище в чистоте.

На закрытие курсов пришли все ответственные аймачные работники. Анна Тордокова долго жала руку Макриде Ивановне.

— Довольна? Алтайки понравились?

— Да, хорошие женщины. Жалко уходить, так бы тут и осталась.

— Нынче будет еще один набор.

— Вот хорошо-то! — отозвалась Макрида Ивановна и, наклонившись к ней, шепнула: — Я хотела с вами поговорить… Нельзя ли на какое-нибудь место приткнуть эту… Яманай… Некуда ей деваться…

— Придумаем что-нибудь.

Яманай оглянулась на них. Лицо ее опять приобрело былое спокойствие: зарумянились щеки, глаза налились здоровым блеском. Теперь она не боялась за свое будущее: много узнала, многому научилась и легко найдет себе работу.

Последний вечер Яманай вышла в сад. Под ногами тихо шуршали первые опавшие листья. Дул легкий ветерок. Лунные блики прыгали по земле, как зайчата. Вдруг ей показалось, что невысокий человек скрылся за лиственницей. Лес раздвинулся — вот она, лунная поляна. Где-то за деревом журчит ручеек. А может быть, это парень играет на комусе?

Яманай спокойно думала о времени. Каждому человеку оно несет разные дары: Чаных — седину и дряхлость, желтые пеньки зубов; Ярманке — возмужалость и чистый ум, и ей самой — зрелую женственность и тоску по дням юности.

— Нет, у меня еще будет радость в жизни, — прошептала она. — Будет.

Она верила, что Ярманка скоро вернется в родные горы. Тогда, в один из вечеров, перед ним вот так же расступится лес, показывая лунную поляну, и каждый ручеек будет звенеть, как голос той, которую он любил.

Глава третья

1