Великое море. Человеческая история Средиземноморья (ЛП)

Город Итало-Свево особенно известен своей еврейской общиной, которая к 1830-м годам была хорошо интегрирована в местное общество, сохранив при этом собственные школы и институты. Раввины стали проявлять повышенную заботу о соблюдении религиозных норм, будь то нарушение субботы или небрежное отношение к еврейским диетическим законам.32 Еврейское население значительно выросло: с чуть более 100 человек в 1735 году, когда в городе проживало менее 4 000 человек, до 2 400 в 1818 году, когда в Триесте насчитывалось более 33 000 жителей. Более свободные от ограничений, чем в других местах габсбургских владений, евреи Триеста играли значительную роль в экономическом развитии города. К ним обращались как теоретики, так и практики - Г. В. Болаффио написал книгу об обмене валюты, Самуэль Виталь - о страховании, а в более поздние десятилетия евреи Триестино сыграли заметную роль в развитии изучения бухгалтерского учета, экономики и торгового права. Евреи также принимали активное участие в работе Борсы, или Фондовой биржи, и участвовали в создании австрийского Ллойда: среди основателей были евреи Родригес да Коста и Коэн, грек Апостопуло, славянин Вучетич, рейнландец Брюк и лигуриец Сарторио, причем двое последних настолько понравились монархии, что их облагодетельствовали.33 Такое смешение народов давало и культурный стимул. К концу века Триест славился своими литературными кафе, начиная с Caffe degli Specchi, "зеркала", основанного в 1837 году, а в интеллектуальной и политической жизни конца XIX века доминировал вопрос о принадлежности Триеста к Италии или Австрии, не считая присутствия в городе все более самосознательного словенского населения.34

Если смотреть на Триест из Вены, города, где в разной степени напряженности уживались многие народы, он казался идеальными воротами на Восток. В течение тридцати лет после 1830 года наблюдалось постепенное расширение бизнеса через его порт: тоннаж импорта увеличился более чем в два раза, а количество пароходов стало расти за счет парусных судов, показывая, что пароходы постепенно находили место для товаров. Если в 1852 году почти 80 процентов товаров прибывало на парусных судах, то к 1857 году - только две трети. Основным торговым партнером Триеста была Османская империя, на которую в 1860-х годах приходилось около трети экспорта, но Соединенные Штаты, Бразилия, Египет, Англия и Греция поддерживали регулярные контакты с Триестом; его судоходство занимало третье место после Великобритании и Франции в Александрийской торговле, опережая Турцию и Италию, и этот бизнес не ослабевал в конце девятнадцатого века. Ассортимент товаров также впечатляет, хотя большинство из них просто переправлялись в Вену и габсбургские земли: кофе, чай и какао, большое количество перца, риса и хлопка.35 С момента открытия канала до 1899 года количество перевозимых товаров увеличилось почти в четыре раза.36

История Триеста и австрийского Ллойда показывает возможности и разочарования тех, кто стремился использовать новые условия в Средиземноморье в XIX веке. Средиземноморская навигация изменилась до неузнаваемости: Великое море теперь было проходом в Индийский океан, и этот переход был совершенно иным, чем в прошлые времена; информация передавалась туда и обратно по мере развития почтовых сетей; существовала большая степень мира и безопасности, чем когда-либо со времен расцвета Римской империи. И все же в Средиземноморье господствовали не австрийцы, не турки и даже не французы, а имперская Британия.

Греческий и негреческий, 1830-1920 гг.

I

Важной особенностью Пятого Средиземноморья стало открытие Первого Средиземноморья и повторное открытие Второго. Греческий мир стал включать в себя героев бронзового века, ездивших на колесницах, описанных Гомером, а римский мир, как выяснилось, имел глубокие корни среди малоизвестных этрусков. Таким образом, в XIX и начале XX века были открыты совершенно новые перспективы для истории Средиземноморья. Первым толчком к этому послужил рост интереса к Древнему Египту, о котором говорилось в предыдущей главе, хотя он был тесно связан и с традиционными библейскими исследованиями. В XVIII веке Гранд-тур познакомил состоятельных путешественников из Северной Европы с классическими останками в Риме и на Сицилии, и англичане увидели в этом привлекательную альтернативу времени, проведенному в Оксфорде или Кембридже, где те, кто уделял хоть какое-то внимание своей учебе, скорее всего, были погружены в древние тексты, чем в древние предметы.1 С другой стороны, эстетическое восприятие античных произведений искусства возобновилось в конце XVIII века, когда немецкий историк искусства Винкельман начал прививать любовь к формам греческого искусства, утверждая, что греки посвятили себя изображению красоты (чего не смогли сделать римляне). Его "История искусства в античности" была опубликована на немецком языке в 1764 году, а вскоре после этого - на французском, и имела огромное влияние.