Великое плавание

Надо сказать, что проливные, непрекращающиеся дожди начали несколько портить настроение на наших кораблях. Скажу о себе: как только проглядывало солнышко, мне начинало казаться, что еще день — два — и мы доплывем до Катая. Но опять набегали тучи, паруса каравелл беспомощно повисали, и отплытие откладывалось.

Наконец распогодилось, и мы двинулись в путь.

Индейцы в этих местах до того привыкли к таким низвергающимся с неба потокам воды, что дожди не производили на наших гуанаханцев никакого впечатления. И все же мы замечали, что они день ото дня становятся грустнее. Из них, пожалуй, один только Аотак никогда не терял веселого расположения духа.

Часто он с улыбкой подходил к своим сородичам. Продолжительное пребывание на корабле, очевидно, не доставляло бедным людям столько радости, сколько Аотаку. И кастильский язык они усваивали гораздо труднее, чем он. Если первые дни они весело болтали, перенимая от матросов много слов подряд, то теперь, не отзываясь на наши отклики, они часами просиживали на палубе, грустно следя за проплывающими мимо берегами.

Я очень хотел, чтобы Аотак поговорил с ними, поддержал их и утешил. Однако добрый юноша не нуждался в этом случае в понукании. Сегодня он снова вступил с ними в беседу. Издали я видел, как он брал их руки в свои, потом, оглянувшись на адмиральскую каюту, что-то долго и настойчиво говорил своим соплеменникам, прикладывая руки то к голове, то к сердцу, и, наконец отойдя, остановился у борта, так же как и остальные гуанаханцы, следя за бегущими от носа каравеллы двумя пенными струями воды.

— О чем это ты говорил с ними? — спросил господин, вышедший на палубу в сопровождении Орниччо.

Юноша протянул к господину обе руки, повторяя известное уже ему слово «дом». При этом он знаками показывал, что просит адмирала отпустить его соотечественников домой.

Не понимая Аотака, господин сначала машинально гладил его по голове и улыбался. Но Аотак настойчиво стал хватать его за руку, кричал по-кастильски:

— Господин, пусти! Они — дом. Они — мать, ребенок! — и, оглядываясь на нас, как бы ища у нас поддержки, объяснял: — Брат мой, много дети, надо дом!

Поняв наконец, что хочет сказать юноша, адмирал нахмурился: он вообще не допускает, чтобы кто бы то ни было вмешивался в его дела.

Мы знали, какова причина дурного настроения адмирала: до сих пор мы не нашли ни одной крупинки золота, чтобы порадовать долгожданной вестью государей.

Господин говорил, что, как только мы достигнем страны, богатства которой смогут оправдать понесенные на наше снаряжение расходы, он нагрузит ценностями одну из наших каравелл и отошлет ее в Испанию с доброй вестью. Это было бы хорошо также потому, что с нею можно было бы отправить на родину больных, которые очень страдают от отсутствия лекарств и ухода.

Поэтому-то так и стремился адмирал поскорее добраться до острова Сипанго, а там — до Катая и Индии. Так как наши гуанаханцы да и обитатели Санта-Марии знаками давали ему понять, что поблизости находятся острова, жители которых носят золотые браслеты и где золота такое количество, что его можно подбирать на земле, адмирал решил, не задерживаясь, снова пуститься в море.

Поставив все паруса, мы направились к видневшемуся в отдалении острову. Он плоский и зеленый и мало чем отличается от Сан-Сальвадора или Санта-Марии. В честь арагонского короля господин назвал его «Фернандина» и присоединил его к владениям Соединенного королевства.

Мы с Орниччо в этот день на берег не съезжали. Друг мой был очень грустен. На мои расспросы он ответил только фразой, не имевшей никакого отношения к нашему разговору:

— Господин наш, адмирал, с гуанаханцами, которых он сам не раз называл добрыми и бескорыстными, поступает, как с пленными, взятыми в упорном кровопролитном бою.

Я напомнил Орниччо, что португальцы таким же образом захватывали обитателей Гвинейского побережья. Однако, в противоположность адмиралу, они обращались со своими пленными жестоко, набивая ими трюмы.

— Да, да, — сказал мой друг. — Я знаю. Но в первые дни португальцы тоже, вероятно, дарили гвинейцам всякие бубенчики и бусы. Иначе господин наш не взял бы с собой в плавание столько этого добра.

Я не совсем понял его мысль, но, не вступая со мной в беседу, Орниччо, круто повернувшись, отошел от меня.

Мне думается, что это непрекращающиеся дожди и удушливый зной портят настроение моему другу, который обычно в самые тяжелые минуты нашего плавания находил для всех приветливое слово.

По дороге на Фернандину мы встретили в каноэ одинокого индейца. В выдолбленной тыкве он вез с собой пресную воду, а также хлебец величиной с кулак. По тому, с какой тщательностью он в особой плетушке из тростника прятал обрывки стеклянных четок и две испанские монетки, мы поняли, что он побывал в местах, где мы высаживались. Мы подняли индейца вместе с его каноэ на борт, осмотрели лодку, но ничего из вещей его не взяли. Господин одарил его и отпустил с миром.