Великое восстановление наук, Разделение наук

Что же касается мнений древних философов, таких, как Пифагор, Филолай, Ксенофан, Анаксагор, Парменид, Левкипп, Демокрит и другие, к которым обычно относятся пренебрежительно и невнимательно, то было бы весьма полезно проявить немножко больше скромности и повнимательнее изучить их. И хотя Аристотель по обычаю турок считает, что он не может царствовать в безопасности, если не уничтожит всех своих братьев[213], однако же тем, кто стремится не к царской власти или роли наставника, а лишь к исследованию и раскрытию истины, не может не представляться весьма полезной возможность рассмотреть собранные вместе разнообразные мнения разных ученых о природе вещей. При этом я совсем не думаю, что из этих и им подобных теорий можно надеяться каким-то образом извлечь некую более точную истину. Ведь точно так же как одни и те же явления, одни и те же вычисления согласуются и с астрономическими принципами Птолемея, и с астрономическими принципами Коперника, так и наш повседневный опыт, которым мы руководствуемся, и внешняя сторона вещей согласуются со множеством различных теорий, а между тем для подлинного исследования истины необходимы совсем иные, строго научные принципы. Аристотель очень удачно сказал, что «маленькие дети, только начинающие еще что-то лепетать, называют матерью любую женщину, а уже потом они научаются узнавать собственную мать»[214]. Точно так же и опыт в своем детском состоянии готов называть матерью любую философию, достигнув же зрелого возраста, он признает свою настоящую мать. Будет полезно также познакомиться с разнообразными несогласными друг с другом философскими учениями, с различными толкованиями природы, из которых одно, может быть, ближе к истине в одном вопросе, другое — в другом. Поэтому мне бы хотелось, чтобы было создано тщательно продуманное сочинение о древних философах, включающее сведения, почерпнутые из жизнеописаний древних философов, из сборника Плутарха об их учениях, из цитат у Платона, из полемики Аристотеля, наконец, из разбросанных и случайных упоминаний, встречающихся в других книгах христианских и языческих писателей (Лактанция, Филона, Филострата и др.)[215]. Насколько мне известно, такого сочинения до сих пор не существует. Однако следует предупредить о том, чтобы каждая философская система в ее составных частях и в ее развитии излагалась отдельно, а не так, как это сделал Плутарх, перечисляя отдельные названия и сборники. Ведь любая цельная философская система стоит на собственном основании и отдельные ее части взаимно укрепляют и разъясняют друг друга; если же их оторвать одну от другой, они теряют свой смысл и становятся непонятными. Во всяком случае когда я читаю у Тацита о поступках Нерона или Клавдия, совершаемых при определенных обстоятельствах, среди конкретных лиц и событий, то я не вижу в этих поступках ничего, что было бы совершенно невероятным; а когда я читаю о том же самом у Светония Транквилла[216], но в отрывочном изложении, со всякого рода общими местами, вне хронологической последовательности, то эти же поступки представляются мне чем-то чудовищным и невероятным. Совершенно то же самое происходит и с философией, когда в одном случае она излагается как цельная система, а в другом — как разорванная на мелкие куски. Я но исключаю из этого перечня философские взгляды и новейшие теории и учения, например учение Теофраста Парацельса, весьма красноречиво изложенное и сведенное в стройную философскую систему датчанином Северином; или учение Телезия из Козенцы, который, восстановив философию Парменида, обратил оружие перипатетиков против них же самих; или Патриция Венецианского, сублимировавшего туманное учение платоников; или нашего соотечественника Гильберта, пересмотревшего теорию Филолая; или любого другого, если только он окажется достойным упоминания[217]. Поскольку сочинения последних существуют в полном виде, то из них нужно выбрать только самое главное и присоединить к остальным учениям. О физике и ее приложениях сказано достаточно.