Читаем Великое восстановление наук, Разделение наук полностью

Вторая часть метафизики посвящена исследованию конечных причин. Эту область знания нельзя назвать заброшенной, но она отнесена не к той науке. Ведь, как правило, такого рода исследования предпринимаются в области физики, а не метафизики. Впрочем, если бы это нарушало только порядок изложения, то этому не следовало бы придавать большого значения. Ведь порядок — это скорее вопрос ясности изложения, и он не имеет отношения к самой сущности науки. Но в данном случае изменение порядка породило один очень серьезный недостаток и нанесло огромный ущерб философии. Дело в том, что рассмотрение вопроса о конечных причинах в физике совершенно изгнало из нее изучение физических причин, так что люди к огромному ущербу для науки успокоились на этих эффектных и неясных причинах, перестав настойчиво стремиться к исследованию реальных и подлинных физических причин. Впрочем, я считаю, что так поступал не только Платон, который всегда бросал якорь на этом берегу, но и Аристотель, Гален и другие, которые тоже частенько садятся на эту мель. Ведь тот, кто стал бы приводить объяснения такого рода, как «веки и ресницы — это вал и забор для защиты глаз», или «плотная кожа у животных существует для защиты от жары и холода», или «кости созданы природой как своего рода колонны и балки, чтобы на них держалось все здание тела», или «листья появляются на деревьях для того, чтобы предохранить плоды от солнца и ветра», или «облака несутся по небу для того, чтобы орошать дождями землю», или «земля уплотнена и тверда для того, чтобы живые существа имели возможность ходить по ней и стоять на ней» и т. п., - тот в области метафизики с успехом мог бы изучать их, в области же физики ему бы ничего не удалось сделать. Более того, как мы уже отчасти говорили об этом, такие рассуждения, подобно фантастическим рыбам, присасывающимся к кораблям и мешающим их движению, замедлили, так сказать, плавание и прогресс наук, мешая им следовать своим курсом и продвигаться вперед, и уже давно привели к тому, что исследование физических причин в результате пренебрежения, с которым давно к нему относятся, пришло в упадок и обходится глубоким молчанием. Поэтому естественная философия Демокрита и других, которые устранили Бога и ум (mens) из мироздания и приписали строение Вселенной бесчисленному ряду попыток и упражнений самой природы[224], называемых ими одним именем рока или судьбы, и видели причины отдельных вещей в необходимости, присущей материи, не нуждаясь во вмешательстве конечных причин, является, как нам кажется (насколько можно судить по фрагментам их сочинений и изложениям их философии), в вопросе о физических причинах значительно более основательной и глубже проникает в природу, чем философия Аристотеля и Платона. Единственная причина этого состоит в том, что первые никогда не тратили сил на изучение конечных причин, последние же беспрестанно рассуждали о них. И в этом отношении Аристотель заслуживает еще большего осуждения, чем Платон, ибо он не упоминает об источнике конечных причин, т. е. Боге, и заменяет Бога природой; сами же конечные причины он излагает скорее с точки зрения логики, чем теологии. Мы говорим об этом не потому, что эти конечные причины не являются истинными и достойными внимательного изучения в метафизике, но потому, что, совершая набеги и вторжения во владения физических причин, они производят там страшные разорения и опустошения. Впрочем, если бы только их можно было удержать в своих границах, то в этом случае было бы очень большим заблуждением думать, что они вступают в резкое противоречие с физическими причинами. Ведь когда говорится, что «ресницы век ограждают глаза», то это, конечно, никак не противоречит другому положению о том, что «волосы обычно вырастают во влажных областях»: «источники, скрытые мхом» и т. д.[225] Точно так же когда говорится, что «плотная кожа у животных спасает их от чрезмерного жара, холода, сырости и т. д.», то это не противоречит другому положению о том, «что кожа становится плотной в результате сокращения пор в наружных частях тела под воздействием холода и порывов ветра»; то же самое можно сказать и об остальных объяснениях. Мы видим, что и тот, и другой род причин великолепно согласуется между собой, с той лишь разницей, что одни причины указывают на цель, другие же просто называют следствие. Все это ни в коей мере не ставит под сомнение божественное провидение и нисколько не умаляет его значения, наоборот, скорее удивительным образом укрепляет его и превозносит. Ведь подобно тому как в гражданских делах тот, кто сумеет направить усилия других людей на достижение собственных целей и стремлений, не раскрывая им, однако, своих замыслов, так что они, ни на минуту не подозревая об этом, будут фактически исполнять его желания, проявит значительно более глубокую и замечательную политическую мудрость, чем тот, кто поделится своими планами с их исполнителями, точно так же и божественная мудрость сверкает ярче и удивительнее, когда вопреки действию природы провидение приводит к другому результату, чем когда каждое природное свойство и движение оказывается отмеченным знаком провидения. И разумеется, Аристотель, обременивший природу конечными причинами, утверждая, что «природа ничего не делает напрасно и всегда исполняет свои желания, если только не возникнут какие-то препятствия»[226], и высказывавший много других аналогичных мыслей, не нуждался больше в Боге. Да и атомистическое учение Демокрита и Эпикура само по себе не встречало возражений со стороны некоторых весьма проницательных ученых, однако же когда они стали доказывать, что все мироздание возникло из случайного столкновения этих атомов без какого бы то ни было участия ума, то их подняли на смех. Поэтому утверждение о том, что познание физических причин отвлекает человека от Бога и провидения, весьма далеко от истины; напротив, те философы, которые целиком посвятили себя изучению этих причин, не находя никакого иного выхода, в конце концов обращались к Богу и провидению. Вот все, что следовало сказать о метафизике. Я не стану отрицать, что раздел этой науки, посвященный конечным причинам, излагается в книгах как по физике, так и по метафизике, но если во втором случае это правильно, то исследовать эти причины в книгах по физике — ошибочно, ибо это наносит ущерб самой физике.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великое восстановление наук

Великое восстановление наук, Разделение наук
Великое восстановление наук, Разделение наук

В 1605 г. Бэкон опубликовал на английском языке трактат из двух книг «The Proficience and Advancement of Learning, Divine and Human», в котором доказывал великое значение наук для человечества и излагал идею их классификации. Через семнадцать лет в письме к Баранзану, датированном концом июня 1622 г., он сообщает, что послал для перевода свое новое сочинение о значении и развитии наук. Бэкон имел в виду «De Dignitate et Augmentis Scientiarum», которое было издано на латинском языке осенью следующего 1623 г. Это сочинение, состоящее из 9 книг, является наиболее обширным и систематическим из философских произведений Бэкона и по замыслу представляет первую часть труда его жизни «Instauratio Magna Scientiarum». Оно содержит классификацию всего человеческого знания, оценку уже достигнутого уровня, бэконовское понимание перспектив и направлений его дальнейшего развития, а также характеристику научного метода, его задач и целей.

Фрэнсис Бэкон

Философия
Великое восстановление наук, Новый Органон
Великое восстановление наук, Новый Органон

«Novum Organum Scientiarum» был опубликован в 1620 г. в Лондоне на латинском языке как вторая часть «Instauratio Magna Scientiarum». Над этим произведением Бэкон работая свыше 10 лет; некоторые его идеи содержатся уже в работе «Соgitata et Visa de Interpretatione…» (написана в 1607–1608 гг.), и, как свидетельствует В. Раули, сам он видел не менее 12 вариантов «Нового Органона». Тем не менее трактат вышел в свет незаконченным. Он обрывается на рассмотрении «Преимущественных примеров», так что намеченный в афоризмах XXI и LII кн. II план остался не реализованным. Как показывает уже само название сочинения, замысел автора состоял в том, чтобы противопоставить перипатетической и схоластической логике новое «орудие», или «инструмент», познания. (Как известно, последователи Аристотеля перипатетики собрали его логические сочинения в свод под общим названием «Organon».) Некоторые разделы «Нового Органона» перекликаются с содержанием более позднего трактата «О достоинстве и приумножении наук» (в особенности с III и V книгами), однако именно в «Новом Органоне» нашли свое развернутое изложение бэконовское учение о методе и теория индукции.В этом трактате Бэкон провозгласил целью науки увеличение власти человека над природой, которую определял как бездушный материал, цель которого — быть использованным человеком.«Новый Органон» является основанием и популяризацией индуктивной методологии научного исследования, часто называемой методом Бэкона и ставшей предшественником научного метода. Индукция получает знание из окружающего мира через эксперимент, наблюдение и проверку гипотез. В контексте своего времени, такие методы использовались алхимиками.Название книги представляет новый метод естествознания, предлагаемый в сочинении Бэкона, как замену идеям «Органона» — названия, использовавшегося как общее для логических сочинений Аристотеля и служившего опорой средневековой схоластике.

Фрэнсис Бэкон

Философия / Образование и наука

Похожие книги

Основы философии (о теле, о человеке, о гражданине). Человеческая природа. О свободе и необходимости. Левиафан
Основы философии (о теле, о человеке, о гражданине). Человеческая природа. О свободе и необходимости. Левиафан

В книгу вошли одни из самых известных произведений английского философа Томаса Гоббса (1588-1679) – «Основы философии», «Человеческая природа», «О свободе и необходимости» и «Левиафан». Имя Томаса Гоббса занимает почетное место не только в ряду великих философских имен его эпохи – эпохи Бэкона, Декарта, Гассенди, Паскаля, Спинозы, Локка, Лейбница, но и в мировом историко-философском процессе.Философ-материалист Т. Гоббс – уникальное научное явление. Только то, что он сформулировал понятие верховенства права, делает его ученым мирового масштаба. Он стал основоположником политической философии, автором теорий общественного договора и государственного суверенитета – идей, которые в наши дни чрезвычайно актуальны и нуждаются в новом прочтении.

Томас Гоббс

Философия