Великолепная Гилли Хопкинс

Ее мать на самом деле должна была приехать. Во всяком случае, Нонни, которая говорила с ней по телефону, когда Гилли была в школе, верила в это. Она должна была прилететь в аэропорт Даллас двадцать третьего декабря в 11 утра. Ждать еще целую неделю. Гилли казалось, она умрет от нетерпения. Чтоб немного отвлечься, она стала помогать Нонни убирать в доме.

Нонни оказалась совсем неплохой. Она все еще могла заговорить Гилли до полусмерти, но она хотела ей добра. И всякий раз, когда у Гилли лопалось терпение, она вспоминала, как Нонни впервые привела ее в джексоновскую начальную школу.

Они вошли в кабинет директора, и Нонни сказала:

— Маргарет, я привела к тебе мою внучку, Галадриэль Хопкинс.

Директриса подняла брови. Наверно, они были знакомы с Нонни много лет, но она впервые услышала от нее о внучке.

— Твою внучку? — переспросила она, разглядывая новую кофту и новый сарафан Гилли, — ты говоришь, Хопкинс?

Но она имела дело со старой Нонни. Бабуля и глазом не моргнула.

— Вот именно, Хопкинс. Дочь Кортни.

— Понятно, — сказала директриса, и в ее ханжеской башке завертелись какие-то колесики. — Будем знать. Хопкинс. А как пишется ее имя, — она подчеркнула слово «имя». Но бабушка и бровью не повела.

Она продиктовала по буквам имя «Галадриэль», терпеливо, каждую букву отдельно, как Гилли сделала бы это для Уильяма Эрнеста.

— Ее школьные документы тебе перешлют. Она училась в Мэриленде.

— В Мэриленде? — переспросила директриса тем же тоном.

Эта сцена с вариациями первое время повторялась в школе не раз.

— Хопкинс? — спрашивали они. — Галадриэль? Как пишется это имя? Говорите, училась в Мэриленде?

Гилли давно научилась смотреть свысока на все эти насмешки, но такая вот Нонни вряд ли могла пропускать их мимо ушей. Однако держалась она молодцом, и в конце концов все эти выпады прекратились, по крайней мере, люди перестали усмехаться прямо ей в лицо. Нонни оказалась крепче, чем можно было подумать.

Но теперь приезжает Кортни, и все будет нормально.

— Глупо волноваться, — сказала Нонни. — Ведь Кортни — моя родная дочь. Наверно, все потому, что прошло так много времени. И тогда она почти не разговаривала ни с отцом, ни со мной. Что мы скажем друг другу?

«Ох, Нонни. Если бы я знала, что говорят друг другу дочь и мать, неужели я бы тебе не сказала. Но откуда же мне знать?»

— Она подумает, что я совсем состарилась. Когда она уезжала, волосы у меня были еще совсем темные.

— Правда? — Гилли попыталась представить волосы Кортни на голове у Нонни. Невероятно.

— А может, мне покраситься. Не глупо?

— Покраситься?

— Да. Немного убрать седину.

Нонни с крашеной головой.

— А почему бы и нет?

— Давай так и сделаем.

И пока Нонни красила голову и делала прическу, Гилли подстриглась.

— Тебе очень идет эта стрижка, дорогая.

Нонни была сама на себя не похожа, но ведь Гилли никогда не видела ее с темными волосами. Может, Кортни будет в восторге?

— Вам тоже очень к лицу такая прическа, — соврала она.

Денег у них было не в обрез, как у Троттер, но и не так много, как она пыталась представить в письмах к Уильяму Эрнесту. И несмотря на это, Нонни, кажется, решила устроить Кортни королевский прием. Они купили елку до самого потолка — пришлось даже нанимать соседского мальчишку, чтобы тот вытащил елку из машины и помог поставить в гостиной.

У каждого украшения была своя семейная история, и Гилли вполуха слушала рассказы Нонни о каждой елочной игрушке. Слишком она была взволнованна и никак не могла как следует сосредоточиться, но до нее дошло, что кривобокую картонную звезду соорудил сам Чедвелл, когда ему было шесть лет. Почти вся позолота с нее давным-давно облупилась. Был среди украшений и тряпичный снеговик, которого своими руками смастерила Кортни. Он посерел и расползался по швам. Было и множество разорванных бумажных цепей.

— Вы в самом деле собираетесь повесить их на елку? — спросила Гилли у Нонни.

— Конечно, на елке обязательно должны быть цепи. Мы всегда их вешали.

Тогда Гилли старательно подклеила обрывки цепей и повесила их на елку. Смотреть противно — старое рванье. Но потом, когда она опутала елку нитями серебряного дождя — извела целых три коробки, — елка покрылась словно серебряной вуалью. В темной комнате, где освещена была только елка, она смотрелась совсем неплохо. Пусть не как в витрине большого универсального магазина, но совсем неплохо.

Нонни то снимала, то надевала очки — старалась получше разглядеть елку, наконец, махнула на очки рукой, и они повисли на шнурке у нее на шее, а сама захлопала в ладоши, совсем как девочка.

— В жизни у нас не было такой замечательной елки, — сказала она.

«И у меня не было», — подумала Гилли.