Великолепная маркиза

– Неужели вы и в самом деле нуждаетесь в процессе над монархом, господин депутат от Па-де-Кале, чтобы убедить ваших слушателей, что вы всегда и во всем правы? Судить короля! Это так Америка намерена выразить ему свою признательность?

Человеку, к которому обращался барон, было лет сорок пять. И он определенно являлся единственным американцем, которого ненавидел де Бац. Возможно, как раз потому, что американцем этот человек не был. Незадолго до восстания «поселенцев» Америки против Англии Томас Пэйн, выходец из Норфолка, получивший квакерское образование, в возрасте тридцати восьми лет бросил родной дом и отправился в Америку. Он стал одним из тех, кто разжег зреющую революцию. Пэйн предложил свои услуги армии, но Совет безопасности Филадельфии счел более целесообразным назначить его секретарем комиссии по международным делам. В этом качестве он несколько раз побывал во Франции, пытаясь добиться финансовой и военной помощи от Версаля. Здесь Пэйн обзавелся друзьями и со страстью следил за началом революции, он пропагандировал ее. Он даже отправился на свой страх и риск в Лондон, чтобы там провести кампанию в поддержку новой Франции. Ему едва удалось избежать полиции, и Пэйн оказался в Париже как раз к началу драмы 10 августа. Одним из последних своих актов Законодательное собрание предоставило ему французское гражданство, вследствие чего сразу четыре департамента – Уаза, Эн, Пюи-де-Дом и Па-де-Кале – пожелали, чтобы он представлял их в Конвенте. Пэйн выбрал Па-де-Кале, и с тех пор его пламенные речи творили чудеса.

Пэйн был человеком среднего роста, худым, с лошадиным костлявым лицом, длинным острым носом, широким лбом, вокруг которого развевалась седая шевелюра. Взгляд глубоко посаженных глаз, казалось, пронзал насквозь. Он всегда одевался в черное, украшая свой наряд небольшим белым жабо, оставаясь верным стилю своей молодости. Пэйн относился к тому типу людей, которых Бац презирал. Человек без корней, неизменно повторяющий, что весь мир его родина и это позволяет ему вмешиваться в дела других. Как правило, для того, чтобы посеять ростки бури. Губернатор Моррис, которого Пэйн упрекал за излишнюю приверженность к светской жизни, вкус к роскоши и к хорошеньким женщинам, тоже недолюбливал этого пламенного оратора...

Встреча с Пэйном в конце такого дня и вечера, которые ему пришлось пережить, стала для де Баца последней каплей. Перед ним стоял член Конвента, который намеревался расправиться с королем Франции, как с загнанным зверем, и этот член Конвента был иностранцем. Никогда еще де Бац не испытывал такого желания убить. У него даже задрожали руки. Но Пэйн воспринял его слова совершенно спокойно:

– Долги Америки меня больше не волнуют, гражданин... Бац! Возможно, вы еще не поняли, что я такой же француз, как и вы.

– Нет, сударь. Не такой, как я. Я француз, мои предки на протяжении многих веков тоже были французы. А вы такой же француз, каким были американцем. Вы переходите на сторону сильнейшего в тот момент, когда это вас устраивает. Каким хорошим американцем вы были, когда приезжали в Версаль вместе с полковником Лоуренсом, чтобы просить о дополнительной финансовой помощи! И вам, между прочим, ее дали. Вы увезли два миллиона серебром, не забыв и о двух кораблях с оружием. Какое уважение вы испытывали тогда к королю, за низложение которого вы проголосовали и которого собрались судить!

– Человек не имеет значения! Ненавистен режим, и именно режим необходимо уничтожить...

– Так скажите об этом королю Англии и Уильяму Питту! Они вас, пожалуй, повесят, господин английский ренегат! И кстати о повешении... Какую смерть вы приготовите для потомка Людовика Святого – веревку? Или гильотину, как для тех, кто украл драгоценности короны?

– Я не сторонник насилия... И до этого еще пока не дошло.

Де Бац в ярости бросился к Пэйну, схватил его за лацканы сюртука и притянул к себе. Их лица почти соприкасались.

– Когда до этого дойдет дело – а я могу поклясться, что вы собираетесь до этого дойти, вы, проповедник прав человека, – постарайтесь не забыть вот о чем. Если вы осмелитесь проголосовать за казнь короля, я, Жан де Бац, отдавший ему мою жизнь, вас убью!

Барон был вне себя от ярости. Никогда еще его голос не напоминал так звук колокола. Резким толчком он отшвырнул от себя депутата, и Пэйн полетел в ноги тем, кого их шумный спор заставил выйти из зала. Собравшиеся стояли молча, напуганные неприкрытой яростью Жана де Баца. Пэйну помогли встать. От де Баца все ожидали новой вспышки, но тот уже успокоился. Горящими глазами он рассматривал своего противника, приводившего в порядок свою одежду.

– Теперь, – к барону вернулась его торжествующая улыбка, – я готов дать вам удовлетворение.

– Дуэль?! – Пэйн произнес это слово так, будто выплюнул его. – Я никогда не принимал участие в подобном замаскированном убийстве. И потом, дуэли запрещены законом!

– А так как закон – это вы, то вам остается только арестовать меня, сударь. У вас будет для этого время. Я намерен ночевать здесь.