Великолепное Ориноко

Как только лодки квивасов исчезли из виду, сержант Мартьяль, положенный на циновках в каюте, получил первую помощь от Жана. Но мало было быть племянником своего дядюшки, хотя бы и старательным, чтобы помочь ему. Необходимо было иметь некоторые познания в медицине, а между тем юноша ими не обладал.

Таким образом, оказалось весьма кстати, что Герман Патерн в качестве натуралиста-ботаника получил некоторые познания в медицине и что на борту «Марипара» нашлась дорожная аптечка.

Патерн и оказал первую медицинскую помощь сержанту Мартьялю. Нечего удивляться, конечно, что Жак Хелло охотно пришел ему на помощь.

Эти обстоятельства привели к тому, что в течение первых часов плавания на «Галлинетте» очутились лишних два пассажира, и они невольно были тронуты привязанностью, которую проявил Жан к старому солдату.

Осмотрев рану, Герман Патерн увидел, что наконечник стрелы вонзился в плечо на три сантиметра, не задев ни мускулов, ни нервов. Вообще можно было надеяться, что осложнений не будет, если стрела не была отравлена.

Очень часто индейцы Ориноко обмакивают свои стрелы в сок, известный под названием кураре. Он составляется из сока особого сорта лианы и нескольких капель змеиного яда. У Гумбольдта есть даже указание, что в старину индейцы отомакосы намазывали этим ядом ноготь указательного пальца и вонзали его врагу в руку при рукопожатии.

Если бы сержант Мартьяль был задет стрелой, отравленной кураре, это легко можно было бы заметить. У больного сейчас же пропал бы голос, парализовались движения мускулов лица, и спасти его было бы невозможно.

Таким образом, оставалось следить, не покажутся ли эти симптомы в ближайшие часы.

После перевязки сержант Мартьяль не мог не поблагодарить Германа Патерна, хотя и приходил в бешенство при мысли, что между обеими пирогами установятся теперь более близкие отношения. Затем он впал в забытье, которое сильно беспокоило его товарищей.

Юноша, обратившись к Герману Патерну, спросил:

— Вас не беспокоит его состояние?

— Я не могу еще сказать ничего определенного, — ответил Патерн. — В сущности, рана из легких… Она закроется сама собой… если стрела не была отравлена… Подождем, скоро мы узнаем, в чем дело…

— Дорогой Жан, — прибавил Жак Хелло, — надейтесь… Сержант Мартьяль поправится, и поправится скоро… Мне кажется, что, если бы в ране был кураре, она уже имела бы другой вид…

— Я тоже так думаю, — заявил Герман Патерн. — При следующей перевязке все будет ясно… и ваш дядюшка… я хочу сказать, сержант Мартьяль… выздоровеет!.. Повторяю вам, надейтесь!

И он пожал дрожащую руку Жана Кермора.

К счастью, сержант Мартьяль спал.

Когда все три фальки, шедшие под свежим норд-остом, выровнялись в одну линию, Мигуэль, Фелипе и Варинас тотчас получили вести о раненом. Они тоже надеялись, что он поправится.

Хотя квивасы и имеют обыкновение отравлять свои стрелы, но нельзя сказать, чтобы это было их привычкой. Приготовление яда доступно только специалистам, если можно вообще употребить такой термин по отношению к индейцам, и не всегда легко было воспользоваться их услугами. Таким образом, все шансы были за благополучный исход.

К тому же, если, против ожидания, положение сержанта Мартьяля потребовало бы нескольких дней отдыха в условиях более благоприятных, чем на «Галлинетте», то легко было бы сделать остановку в деревне Атур, лежащей на 90 километров выше устья Меты.

Так как ветер был благоприятный, можно было предвидеть, что Атур покажется на следующий день.

Паруса были поставлены так, чтобы они дали лодкам наибольшую скорость, и, если бы ветер не стих, фальки к вечеру сделали бы больше половины пути.

В течение утра Жак Хелло и Герман Патерн три или четыре раза заходили наблюдать за сержантом Мартьялем.

Дыхание раненого было ровное, сон глубок и спокоен.

После полудня, около часа, проснувшись, сержант Мартьяль заметил около себя Жана и ласково улыбнулся ему. Но, увидев обоих французов, он не смог скрыть гримасы неудовольствия.

— Вы страдаете? — спросил его Герман Патерн.

— Я, сударь! — возразил сержант Мартьяль, точно он был оскорблен подобным вопросом. — Нисколько!.. Простая царапина!.. Или вы воображаете, что у меня кожа нежной женщины!.. К завтрашнему дню все пройдет. Если вам угодно, мне нетрудно будет даже вас носить на плече! Вообще, я рассчитываю встать…

— Нет… вы будете лежать, сержант! — объявил Жак Хелло. — Это предписано доктором…

— Дядюшка, — прибавил юноша, — ты должен послушаться… И очень скоро тебе останется только поблагодарить этих людей за их заботы…

— Хорошо, хорошо! — пробормотал Мартьяль, ворча, точно дог, которого дразнит шавка.

Герман Патерн сделал новую перевязку и убедился, что стрела не отравлена. В самом деле, если бы стрела была отравлена, действие яда успело бы уже сказаться: у раненото к этому времени обнаружился бы частичный паралич.

— Ну, сержант, дело идет на поправку, — сказал Патерн.

— А через несколько дней пойдет совсем хорошо! — прибавил Жак Хелло.

Когда оба француза перебрались на шедшую рядом с «Галлинеттой» свою пирогу, сержант Мартьяль проворчал: