На дороге вовсю кипела вечерняя жизнь города. Над верхушками деревьев, там, где ветви сплетались над аллеей, поднималась яркая луна, но свет ее едва пробивался вниз, лишь слабыми бликами отражаясь от мостовой; через темноту летели светлячки бесшумных велосипедов, скользящих двойками и тройками, хотя иногда всё же слышалось не такое уж и тихое позвякивание одного, а временами и дюжины звонков, при этом люди перекрикивались и смеялись; в этих компаниях туда-сюда ездила пара виртуозов, играющих на мандолине и гитаре, словно руля для них не существовало: музыка появлялась так же быстро, как и исчезала. Под цок-цок старых добрых лошадей неспешно проезжали повозки; поблескивая серебром спиц и оглашая округу резким топотом копыт рысаков, мчались двуколки или легкие экипажи. Потом со звуками, похожими на обстрел мирного лагеря ковбоями, вдали возникал бешеный лихач на ревущем и беспрерывно испускающем клубы дыма автомобиле, и тогда повозки и экипажи прижимались к обочине, велосипедисты с руганью искали укрытия, а дети спешно тянули своих собак с проезжей части на тротуар. Машина с рыком исчезала, оставляя за собой волнение и суматоху, и негодующая улица на несколько минут успокаивалась - до следующего шофера.
- Их стало гораздо больше, чем раньше, - безжизненно проговорила тетя Фанни во время очередного перерыва между пролетами автомобилей. - Юджин прав, сейчас их раза в три или четыре больше, чем в прошлом году, и горлопаны уже не кричат им вслед "Купи коня!", но, по-моему, он ошибается, что их число так и будет расти. Да уже следующим летом их будет меньше, чем теперь.
- Почему? - спросила Изабель.
- Потому что я начинаю соглашаться с Джорджем, что это просто мода такая и ее пик прямо сейчас. Так и с роликовыми коньками было - все как с ума посходили, - а теперь только несколько детишек на них катаются до школы. К тому же вряд ли автомобили разрешат к повсеместному использованию. Нет, правда, того и гляди примут закон, запрещающий их. Сама видишь, как они мешают движению экипажей и велосипедов, люди их ненавидят! Народ не станет их терпеть - ни за что на свете! Конечно, мне жаль, что от этого пострадает Юджин, но я не удивлюсь, если издадут постановление, запрещающее продажу машин, как это было со свободным владением оружием.
- Фанни! - воскликнула невестка. - Ты же не всерьез?
- Всерьез!
В сумерках раздался мягкий смех Изабель.
- Тогда зачем сегодня ты сказала Юджину о том, как тебе нравится кататься на автомобиле?
- Но разве я сказала это по-настоящему радостно?
- Может и нет, но он убежден, что смог тебя осчастливить.
- Кажется, я ему не давала прав на такие убеждения, - медленно произнесла Фанни.
- Что не так? В чем дело, Фанни?
Фанни ответила не сразу, когда же заговорила, ее голос был почти не слышен, но переполнен не жалостью к себе, а упреками:
- Вряд ли кто-нибудь может меня сейчас осчастливить. Время еще не пришло, по крайней мере для меня.
Тут промолчала Изабель, и некоторое время тишину темной террасы прерывало только поскрипывание плетеного кресла-качалки Фанни, которое, казалось, должно было бы подчеркивать спокойствие и удовлетворение женщины, сидящей там, а не заменять вопли, более подходящие ее эмоциональному настрою. Однако у поскрипывания имелось неоспоримое преимущество: его было легче игнорировать.
- Джордж, ты бросил курить? - вдруг спросила Изабель.
- Нет.
- Я надеялась, что бросил, потому что ты не курил с самого ужина. Мы не станем возражать, если ты закуришь.
- Нет, спасибо.
Вновь повисла тишина, нарушаемая лишь скрипами кресла, а потом кто-то начал тихонечко, но чисто насвистывать старый мотивчик из "Фра-Дьяволо". Скрип прекратился.
- Это ты, Джордж? - резко спросила Фанни.
- Что я?
- Насвистывал "Но что ж время терять напрасно"?
- Это я, - отозвалась Изабель.
- Вот как, - сухо сказала Фанни.
- Тебе мешало?
- Ничуть. Просто я видела, что Джордж расстроен, и удивилась, что он насвистывает такую веселую мелодию. - И Фанни продолжила скрипеть.
- Она права, Джордж? - быстро спросила мать, наклонившись в кресле и вглядываясь в темноту. - И ел ты плоховато, а я подумала, это из-за жары. Тебя что-то гнетет?
- Нет! - зло отрезал он.
- Вот и хорошо. Разве день получился не отличный?
- Кажется, да, - пробормотал сын, и довольная Изабель вновь откинулась на спинку, правда, "Фра-Дьяволо" больше не звучал. Она встала, прошла к лестнице и несколько минут смотрела куда-то через дорогу. Потом тихо засмеялась.
- Смеешься над чем-то? - поинтересовалась Фанни.
- Что? - Изабель даже не повернулась, продолжая наблюдать за противоположной стороной улицы.
- Я спросила, над чем смеешься.
- Ах, да! - И опять рассеялась. - Это всё старая толстуха миссис Джонсон. У нее привычка сидеть у окна в спальне с театральным биноклем.
- Правда?
- Точно. Ее окно видно через прогалину, оставшуюся после того, как мы срубили погибшее дерево. Она оглядывает всю улицу, но в основном смотрит в сторону дома отца. Иногда она забывает выключать свет, и тогда всему миру видно, как она подсматривает!