Великолепный век Ибрагима-паши. Власть и предательство

Как правило, Ибрагим начинал аудиенцию с того, чтобы запугать посла, и он часто позволял себе сарказм и презрительные насмешки. В присутствии послов Фердинанда в 1532 году он ругал Фердинанда и «его фокусы» и насмехался над его вероломством. «Как может человек называться королем, если он не держит слова?» – говорил Ибрагим. Ламбергу и Юришицу (1530) он говорил о ссорах между христианскими правителями и упрекал присутствовавших в том, как обошелся Карл с папой и Франциском I, заявляя, что турки никогда бы не поступили «так бесчеловечно», а после этого завел долгий разговор, «полный насмешек и сарказма».

Ибрагим был невероятно любознательным. Казалось, он видел в иностранном посольстве шанс узнать всевозможную информацию. Иногда он спрашивал о таких практических вещах, как укрепление крепостей, иногда задавал такие тривиальные вопросы, как, например, сколько лет правителям и как произносятся их имена. Однажды он заметил, что человек, который не старается узнать все, ни на что не годен. Несколько раз он хвалился тем, что в Турции известно обо всем, что происходит в Европе.

Как мы уже видели, обычно он вел себя резко и бесцеремонно, но мог быть весьма обходителен, когда хотел угодить, как, например, когда принимал посольство от «доброго друга» Франциска I и венгерское посольство 1534 года. Он неизменно был хвастлив; в первые годы хвастался султаном, его силой и богатствами, потом хвалился самим собой.

Одним из важнейших дошедших до нас документов, которые дают представление об Ибрагиме, был отчет о мирном посольстве 1533 года, который составил на латыни Иероним фон Цара в сентябре для Фердинанда. Он, как никогда, ярко изображает Ибрагима и показывает некоторые черты его характера, которые все более усугублялись с тех пор, как он приобрел огромную власть, – честолюбие и непомерную гордость.

Ибрагим, в роскошном платье, принял послов на первой аудиенции, даже не вставая. Он взял привезенные ему драгоценные дары и назначил дату для переговоров. В назначенный день послам разрешили поцеловать край одежды великого визиря, и они приветствовали его как брата их господина Фердинанда и королевы Марии Венгерской. Прежде Ибрагим никогда не признавал власти Фердинанда и всегда, к удивлению послов, говорил о нем, не называя королем. В этой же беседе и на протяжении всех переговоров Ибрагим называл Фердинанда своим братом и сыном Сулеймана. Это было не просто личное тщеславие; тем предлогом, что у отца и сына общие интересы, он прикрыл узурпацию Венгрии султаном, а называя Фердинанда братом, Ибрагим завуалированно унизил его тем, что поставил на одну доску с визирем[11]. Однако, произнося перед послами длинную речь, Ибрагим-паша не скрывал своей спеси. Процитируем: «Я, и никто другой, правлю этой обширной империей. Если я велю делать, это делается; вся власть, все посты, все правительство в моих руках. То, что я пожелаю дать, отдается и уже не может быть взято назад; то, чего я не даю, никто не даст. Если великий султан захочет дать или даст что-нибудь вопреки моему желанию, это не будет исполнено. Все в моих руках, мир, война и богатство. Я говорю это не просто так, а чтобы побудить вас говорить свободно».

Когда ему показали письма императора Карла, он проверил печати и заметил: «У моего повелителя две печати, одна из них всегда при нем, а вторая доверена мне, ибо он желает, чтобы между ним и мной не было никакого различия; и если ему шьют одеяние, то он велит сшить такое же для меня; он не позволяет мне тратить на строительство; этот зал построил он».

Кажется, Ибрагим потерял голову к тому времени, когда принимал свое последнее посольство, и произнес то, что было опасно произносить любому подданному деспота на Востоке, даже самому безумному. То ли он говорил из чистого безумия, которое боги насылают на того, кого хотят погубить, то ли он всерьез хотел открыто и явно присвоить себе власть, которой владел по факту, сказать невозможно. По всей видимости, даже будучи великим визирем Турции, Ибрагим никогда не забывал, что он грек. Годами он не замечал этого и вел себя как турок и правоверный мусульманин, но когда в своем высоком положении почувствовал себя увереннее, то забыл об осторожности и разговорил с этими послами христиан с присущей грекам гордостью и тщеславием. Спросим себя, существовал ли хоть один грек, начиная с падения Византии и заканчивая нашим временем, который в глубине души не чувствовал бы, что его народ превосходит завоевавших его мусульман и что ему подобает править Восточной империей. Именно это чувство стало причиной некоторых самых запутанных осложнений в ситуации с младотурками 1911 года. Естественно, турки всегда категорически отвергали такое мнение; поэтому Ибрагим подвергал серьезной опасности расположение к нему османского султана, когда вспоминал, что он по рождению грек и христианин.