Там, где почвенные условия менее благоприятны, как, например, в Шадринском у., запуск неудобряемых пашен более продолжителен (“а дальнюю пашню по выпашке, когда уже не станет родить хлеб… покидают до тех пор, покудова на ней будет расти трава называемая пырей, довольно годная к продовольствию лошадей, коя урости по выпашке не ранее начинает, как через 20 и более годов. А потом и урожай на оной всякому хлебу бывает по-прежнему, как и на новой земле”[216]
). В других районах землю забрасывали совсем. Так, в Осиновском у. “в Аманеевской и некоторых деревнях Дубровской волости по выпашке совсем покидают, которая и зарастает лесом, ибо в оных жительствах состоит земля пещаная и в себя никакого навозу не принимает и с ним плодородия не производит… Вместо ею и расчищают в других местах”[217]. Как видим, здесь нет даже тех минимальных преимуществ, какие были в степях Шадринска, где землю даже после 20 лет можно вернуть в хозяйственный оборот.На Урале были и такие районы, где старопахотных, веками обрабатывавшихся, а потому удобряемых систематически навозом земель не было совсем. Так, в Екатеринбургском у. “пашенные земли ретко жители удабрива-ют навозом, а по большей части ничем не удобряют, а поступают таким образом, ежели которая пашенная земля не так будет родить хлеб, то оную несколько лет оставляют залежью. А потом оную паки (т. е. снова, –
Таким образом, в Уральском регионе архаичные системы земледелия играли большую роль в экономике края. Благодаря им общий уровень урожайности был практически настолько высоким, что дал основание в 1787 г. высказать автору топографического описания следующее суждение: “Ест ли бы [здесь]… не находилось толь великое множество заводов, то бы оно (Пермское наместничество, –
Классическое трехполье о некоторых социально-бытовых аспектах недостижимо регенерации таких полей, определенных под господскую пашню, очень выразительно пишет А. Олишев применительно к Вологодскому краю. “Известно всем, что мужики навоз по равным частям для возки между собою делят и каждой из них старается часть свою вывозить скорее. И тогда начинают, как у нас обыкновение есть, всегда с удворины, то есть с перваго близкого места у села, то всяк старается чаще кучу подле кучи класть, чтоб в близости скоряе кончить свою работу, а на зады или весьма редко или совсем ничего не остается”[220]
. Подобные земли, в конце концов, запускались, хотя по статусу своему числились пашней. Как уже говорилось, исследование “Экономических примечаний” второй половины XVIII – начала XIX в. показало, что в итоге этих, большей частью стихийных, но тем не менее постоянных процессов запуска одних и освоения других пашенных массивов в совокупности пашенных угодий существовал постоянный резерв пустующих земель в виде залежей, перелогов, внеочередных паров и т. п. Следовательно, объективно, то есть вне четко осознанной культурной традиции, трехпольная система земледелия сочеталась с периодическим обновлением той или иной части общего массива полевых земель[221]. Иначе говоря, в XVIII столетии, как и в более раннюю эпоху, паровая система земледелия с трехпольным севооборотом далеко не всюду была классической, т. е. замкнутой и целиком автономной системой. На просторах России она существовала во многом за счет постоянного обновления части полевых земель из резервов пашенных угодий. Лишь со второй половины века эти резервы, дававшие серьезный импульс сохранению и повышению плодородия полевых земель, начинают исчезать. В итоге это приводит к абсолютному господству замкнутой системы полевого трехполья, которая при отсутствии должных вложений труда и капитала ведет в конечном счете к падению плодородия земли. Вот так, например, выглядело это изменение в соотношении площади пашенных угодий и посевных площадей по Тульской губ. в 1788–1859 гг.[222]:Годы | Площадь посева (тыс. дес.) | Доля посева от площади пахотных угодий (%) | ||||||
---|---|---|---|---|---|---|---|---|
1788 | 894 | 46,7 | ||||||
1821 | 1451 | 76,9 | ||||||
1847 | 1972 | 98,1 | ||||||
1859 | 1983 | 99,2 |