Великосветский свидетель

Работа шла медленно, ее темп определялся способностью тараканьих челюстей пожирать тушь с медом. Но филигранный природный механизм, каковым оказалось гнусное усатое насекомое, всецело оправдал расчет Шумилова: таракан уничтожал тушь и не повреждал скрытых под нею чернил. Почему так происходило, догадаться было нетрудно: тушь не пропускала через себя мед, и потому чернила и бумага оставались для таракана несъедобными. После того, как темп работы усатого чудовища явно замедлился (его раздутое брюшко с очевидностью свидетельствовало о причине падения работоспособности), Шумилов отправил трудягу в стакан с голодными братьями, и запустил под перевернутый стакан второго молодца. Эти манипуляции вызвали вой восторга коллег Шумилова. Один из них убежал в коридор «звать всех», и через пять минут к столу Шумилова началось настоящее паломничество чиновников. Стали подтягиваться даже сотрудники других делопроизводств с нижних этажей; прокуратура была явно заинтригована происходящим.

В половине одиннадцатого в кабинет ворвался Шидловский. Видимо, шефу надоело слушать шарканье ног в коридоре и он решил проверить, что это за хождения начались к его делопроизводителям. Выражением лица Вадим Данилович напомнил Шумилову рассерженного хряка Кузю, которого Шумилов в далеком детстве имел обыкновение дразнить, засовывая в ухо спящему за изгородью животному метелку полыни (если глупый Кузя вовремя не просыпался, веточка поджигалась, и животное в умоисступлении вскакивало с ревом и визгом и мчалось прочь, сокрушая все на своем пути). Впрочем, следовало отдать должное выдержке помощника прокурора. Шидловский, посмотрев на занятие подчиненного, только восхитился:

— Эко, Алексей Иванович, удумали! За смекалку — спасибо!

К этому времени примерно треть замазанного текста была очищена от туши и Шидловский, подойдя к столу, прочел проступившие слова.

— Хвалю, Алексей Иванович, хвалю. Как закончите, покажите уж!

После четырех часов неутомимой тараканьей работы Шумилов полностью очистил последнюю страницу дневника от туши. Остались только ее небольшие кусочки, ничуть не мешавшие чтению последних строк. Дословно замаранный тушью фрагмент выглядел так: «…ни цели, ни веры в единственное, что меня поддерживало — искренняя симпатия той, коей одной я мог вверить свое сердце. Как пошло, как банально все заканчивается! Она категорично потребовала прекратить мои бессмысленные и навязчивые ухаживания. И все из-за этого напыщенного, надутого индюка! Как мало он видел, но как много думает о себе — это видно всем, кроме нее самой. Кому-нибудь из двух — мне или Ф. И. Ч. — придется переселиться в лучший мир. Иного выхода не мыслю, не вижу и не готовлю».

Шумилов задумался: кто такой Ф. И. Ч.? Означает ли это, что в деле появляется новый фигурант? Впрочем, сама по себе личность этого человека, видимо, не столь уж и важна. Кто бы он ни был, важнее всего то, что Николай пишет о собственной смерти.

«Надо будет еще уточнить у родителей покойного, не приходил ли к Николаю человек с инициалами Ф. И. Ч.», — решил Шумилов.

Шидловский, прочитав восстановленные строки и выслушав Шумилова, спорить с его выводами не стал. А потому Алексей Иванович, спрятав в шкаф сафьяновую тетрадь, направился прямиком на Мойку, в дом Прознанских.

В предвечерний час в воздухе было разлито умиротворение. Солнце было по-настоящему теплым, ветер, этот повседневный хозяин невских берегов, — ласково и совсем легонько обдувал лицо. По Мойке плыли украшенные лентами и гирляндами искусственных цветов прогулочные лодки, прятавшие пассажиров под натянутыми тентами всех цветов радуги. Из лодок доносился женский смех, звуки гитар и тальянки, звон бокалов. А на широких понтонах, установленных возле ведущих к воде гранитных ступеней, можно было видеть согбенные спины прачек, день-деньской полощущих белье, подносимое в громадных корзинах грузчиками.

На этот раз в квартире Прознанских было непривычно тихо и безлюдно. Бесшумная горничная, не взглянув на Шумилова, приняла у него фуражку и плащ и провела в кабинет хозяина. Казалось, в квартире больше никого и не было.

Полковник сидел за массивным дубовым столом, перед ним лежали рукописные листы с безразмерными таблицами, а рядом раскрыла свой зев толстая папка с подшитыми документами. Полковник работал, это было очевидно. Неожиданный визит следователя раздосадовал его. Дмитрий Павлович надменно и в то же время встревожено посмотрел на Алексея Ивановича: так обычно смотрят люди, знающие за собой грешок.

— Что опять привело вас, Алексей Иванович, в мой дом? — спросил он.

Что ж, по крайней мере Шумилов заставил его превосходительство выучить собственное имя-отчество. Значит, прошлая встреча должным образом запечатлелась в голове полковника.

— Я полагал, Дмитрий Павлович, что вам будет удобнее, если я навещу вас здесь, нежели повесткой приглашу в прокуратуру.

Шумилов сделал паузу. Полковник жестом пригласил сесть в громоздкое глубокое кресло, стоявшее подле стола. Алексей Иванович удобно устроился и продолжил: