(даже боги в какой-то мере были подвластны законам Высшего) и за долгую
ленту времен Ишгар много раз пытался пленить гвельта, но, увы… У этого духа
не было и воли. А как захватить волю, если ее не существует?
Киримету повернулся к восставшему. Фиолетовая кожа, почти прозрачная,
можно увидеть бегающие искорки энергии. Голубые глаза пусто смотрели на змея,лицо с узеньким подбородком не выражало никаких переживаний. Худенькая фигурка с шестипалыми руками и тоненькими ножками. На поясе затянута
золотистая нить господина – знак значимости и принадлежности службе.
Ишгар продолжил:
– Да, ты бы мог стать верховным, я знаю путь, ведущий к дереву жизни.
– Зачем? Я служу Акрону, мне ничего не нужно.
Змей чернеющим шипом хвоста указал на игральную доску.
– Твоя игра довольно ветха. Став верховным, ты сможешь достать новую с
пятью костями.
Лицо гвельта оставалось беспристрастным, но искорки под кожей стали
сиять ярче, в синих глазах тумана приуменьшилось. Ишгар принялся умащивать
карликового духа:
– Там, на земном уровне, можно найти соперника в игре, а ты не зря столько
тренировался. Время там течет по-иному, ты сможешь вернуться, когда
пожелаешь – даже раньше, чем мы начнем беседу.
Киримету молчал. Многие столетия он играл лишь тремя кубиками. Без двух
оставшихся невозможно было выкинуть идеальные комбинации тау-кверто и
моун-тау. Для гвельта лишь игра имела какой-то смысл, вызывала интерес. Без
полного комплекта он не мог возрасти дальше, победить самого себя, открыть
запечатанные способности, оставить натуру гвельта и переродиться в ином
обличье.
В темной цитадели сияние размышлявшего стража заглушило тусклые огни
факелов. Исходивший свет подпитывал змея и тот, воспользовавшись минутной
прелестью фиолетового существа, разбил замок темницы.
***
Ветер бил в лицо, сбивал дыхание, норовил метнуть песком в глаза.
Странники мчались по жаркой Герее, каменистой пустыне, после которой
начинались земли Турмаги. Из растрескавшейся земли вылезли кусты турлука, на
пригорках грустно склонились ветки саксаула. Авенир прижался к спине муравита, укрыл рукавом лицо. Прищуренные глаза искали зацепку, след, пытались угадать
направление. Едва заметный шрам на щеке, память о встрече с соглядатаями в
Глинтлее, нитью белел на загоревшем обветренном лице. Справа раздался храп -
ахалкетинец Корво с пеной у рта упорно противостоял разбушевавшейся стихии.
Волхв махнул рукой, крикнул, следя, чтобы не глотнуть песка:
– Привал!
Под хлесткими ударами ветра путники разбили скит. Коня укрыли попоной, свалили на бок. Животное заржало, не желая мириться с унижением. Корво
хлопнул по мощному торсу:
– Вот как оно бывает. Животное, а держиться по сцерски.
Муравиту буря была нипочем, порыв ветра даже не шелохнул существо.
Подернутые пленкой глаза наблюдали за происходящим и, когда волхв с
рыжеволосым коренастым мужчиной устроились на привал, Унтц-гаки привычно
зарылся в песок, оставив на поверхности чувствительные антенки. Больше года он
жил среди верхнего мира, наблюдая и удивляясь этому странному творению. На его
родине, в Тиг-зенг-ирни мало кто возвращался с поверхности – их или убивали или
держали как безвольных выносливых ишаков. Здесь действовали другие законы. В
подземном царстве не ощущался закон гравитации – ты мог идти куда угодно –