Веллоэнс. Книга первая. Восхождение (СИ)

Волхв негодующе огрел парня взглядом. Тот пожал плечами – а чего баить то?

Фемист продолжил, не заметив укора:

– Есть легенда. Раньше жил маг-мудрец, под его дланью покоились эти земли.

Они были плодородны, люди веселы, а животные тучны. Послушать его речей, да

испросить совета стекались ото всех краев земли. Рек он мудро, каждый получал

свой ответ. Однажды испросили совета четыре брата… – хозяин осекся. – Долгая

это история, смотрю, крестьянин ваш уже коров во сне доит. В общем, совет

братьям не помог, они убили друг друга, и еще с три сотни человек положили. Маг

тот огорчился и в гневе создал кольцо, в которое вложил свою мудрость. Вот только

перестарался – вложил все без остатка. А обратно никак. И оборотился тот маг

духом, вся его жизнь в кольце, что храниться за дверью в Аваддон. Если до кольца

добраться, можно узнать все великие тайны. Это уже после на трон сел король, в

город стали свозить преступников и темная магия заполонила эти края.

Авенир терпеливо выслушал:

– Ну а…

– А Веллоэнс? За горами надо искать, в южных землях. Тропка от вторых врат

ведет, кроки у меня наметаны – срисуете.

В комнате воцарилась тишина, только за шторой хныкал ребенок. Низкий

голос Корво прервал молчание:

– Благодарствуем за ужин, хозяин. А дрыхнуть куды? Завтра же на смерть

идем, хоть выспаться последний раз.

Димехра проводила гостей в опочивальню. На каменных палатях уложены

ковры с подушками и одеялами. Корво улегся и через минуту по комнате

громыхнул раскатистый храп. Авенир сел под окно, длань исчезла в суме и

выудила кожаную книгу. Волхв листал страницы, морщился. Наконец,

пробормотал что-то, щелкнул пальцами – камень в обруче тускло засиял. Пармен

ушел в умывальню, прихватив кинжал и полотенце. Выползла ночь, зловеще

черная, ни луны, ни звезд. За окном слышалась возня, скрежет, раздавались тупые

удары – будто на каменья падала великанская дубина.

Бывший бродяжка осторожно шагал по ступеням. На лице нависали крупные

соленые капли, градом катились по щекам, щипали глаза. Придя в умывальню, припал к бочонку. Пил жадно, гулко глотая, кадык ходил мощно, словно норовил

сорваться с горла. Наконец, разогнулся, шумно выдохнул. Отер рукавом

посиневшие губы. Набрал пригоршню воды, плеснул в лицо, огляделся. Пол

выстлан прелым сеном, спят в просторных стойлах кони. Пармен присел, расстелил

холстяную рогожу. Холодное лезвие распороло кожу на руке легко – так лопается

перезрелая тагора, на ткань струйкой потекла кровь. Юноша морщился, повернул

кинжал, чтобы рана не закрывалась. Лицо бледнело, в глазах заиграла радуга.

Чернявый стремительно перетянул рану. Огляделся и… вздрогнул.

На него немигающим взглядом зрел муравит волхва. Авенир говорил, что это

существо думает и даже может говорить, но при людях Унтц-гаки никак не

проявлял себя. Жук как жук, только большой, лапы потолще, да покрыт короткой

плотной шерстью. Пармен поморщился:

– Чего надо? Брысь в стойло баланду жрать.

Муравит исчез в кедровой арке. Юноша поднялся, отыскал среди камней

небольшой пласт земли. Кинжал легко разодрал пересохшую почву, образовав

ямку. Пропитанная кровью ткань была погребена, холмик придавлен и присыпан

соломой. Поеживаясь от ночной прохлады, Пармен поднялся во внутреннее жилье.

Его шатало, желудок съежился и от слабости отказывался работать. «Сколько же я

слил – четверть, две?» Прошел в залу, достал из ящика кувшин с соком.

– Все цыгане закляты, я прав?

В двух шагах от стола возник Фемист. Он был неестественно сер, веяло

сыростью и тленом. На Пармена смотрели белые, как у вареной рыбы, глаза, Череп

туго обтянут кожей, того и гляди лопнет, костлявые пальцы перебирали ожерелье

из дубовых брусков. Юноша на секунду застыл в изумлении, но был слишком слаб, чтобы удивляться, махом осушил пиалу.

– Нет, хозяин. Только нарушившие завет матери и отца. Или такие, как я.

– Зато все воры, это уж точно?

– Мы считаем допустимым брать то, что охраняется недостойно своей

ценности. Это не воровство, а… плата. За обучение.

Фемист улыбнулся, Пармену показалось, что пораженные оскоминами зубы

вот-вот выпадут из челюсти.

– И больше всего ценятся кони?

Юноша устало произнес:

– Да. Кони лучшее, что есть на земле. За хорошего скакуна сцеры, каганы, ханы и цари – все! – отдавали своих жен, детей, казну – только бы животину

приобрести.

Постаревший мужчина медленно проплыл за соседнюю скамью. От запаха

гнили слезились глаза, парня вывернуло. На него смотрел разлагавшийся труп, в

коже появлялись болотно-зеленые струпья, через которые проползали лоснящиеся

от жира длинные черви. Пармен отвернулся.

– Что-то тебе недужится, хозяин?

Тело булькнуло, цыган принял это за усмешку. Где-то изнутри прорвался

тихий, похожий на шелест голос:

– Восходящая луна снимает почти все чары. В эти ночи я сполна ощущаю

тяжесть своих весен. Хуже всего, что при этом живу. И не могу умереть, сколько не

стараюсь. Тело – эта куча разложившейся плоти, горит огнем, бьется в неистовых

корчах, я задыхаюсь и чувствую, как по внутренностям разливается трупный яд. И

каждую полную луну муки все хуже. Но страдания души ужаснее в сотни раз. Как