Вельможная панна. Т. 1

Тогда я ей сказала, – пишет Елена, – Шуазель и я имеем нечто сообщить госпоже де Рошшуар, но только Шуазель не получила позволения прийти к ней. Не будете ли вы столь добры приказать сестре Леонард отыскать ее, сказав, что Рошшуар спрашивает ее, и это не будет ложь, потому что это делается от вашего имени. Она согласилась, и немного спустя явилась и Рошшуар.

В этот момент явилась и Шуазель, и мы рассказали госпоже Рошшуар о том, что произошло. Лицо Рошшуар выразило огорчение.

– И кто это сказал вам подобную вещь? – спросила она.

Мы положительно отказались отвечать, – говорит Елена. – Засим Рошшуар, которая не желала компрометировать себя перед Шуазель, сказала ей:

– Я удалилась от мира, и с нами не случаются подобные происшествия; но скажите мне, кому из вашей фамилии вы желали бы, чтоб я написала, чтоб эта особа дала вам некоторые объяснения.

– Это герцогиня де Грамон, моя тетка, – отвечала Шуазель.

Рошшуар написала герцогине, и та на другой день пришла. Узнав от Шуазель причину ее огорчения, она сказала:

– Я вовсе не желаю вас обманывать, вы становитесь большою, и потому вам следует избегать неведения того, что случайно могло бы поставить в необходимость говорить нечто неприличное. Это очень верно, что поведение вашей матери вынудило ее семью заключить ее в монастырь. У вас есть сестра, которая воспитывается в другом монастыре, и ее поместят в аббатство о-Буа вместе с вами. Ваше поведение должно быть таково, которое внушило бы пансионеркам, чтобы никто не позволил себе говорить об этом происшествии и чтоб никому об этом ни слова. Вы можете представить, что это не должно быть предметом приятной беседы для вашего отца: не говорите ему ни слова об этом, если только он сам первый не заговорит об этом.

Тогда Шуазель спросила, неужели ей не позволят совсем писать к матери. Герцогиня отвечала, что она не может взять на себя дать ей это позволение, но что она переговорит об этом с семейством».

Однако злобная выходка девицы Леви, перед всем классом бросившей в лицо Шуазель укор относительно романических похождений ее матери, сделала свое дело: скандал вышел за пределы монастырской обители, и весь Париж заговорил об этом.

Связь матери приятельницы нашей Елены, юной Шуазель, с актером, с красавцем Клервал, была, действительно, разоблачена, и оскорбленный муж, отец Елениной приятельницы, граф Жак де Шуазель-Стэнвиль, немедленно засадил ее на всю жизнь в один отдаленный монастырь, отобрал все ее богатые имения и капиталы под предлогом опеки, а горничную и лакея, помогавших влюбленным, спрятал – первую в Сальпетриер, а последнего – в Бисетр.

Несколько времени спустя после этого печального разоблачения юная Шуазель, очень взволнованная, сказала Елене:

– Вообразите, мою сестру тоже помещают в аббатство о-Буа, и она прибудет сюда в ближайший понедельник. Это меня очень опечаливает.

Она никогда не видала своей маленькой сестренки и боялась, что она будет мешать ее дружбе с Еленой.

Последняя утешала ее, сколько могла.

Девочка была приведена в монастырь герцогинею Шуазель, которая заявила, что за всем необходимым для девочки обращались бы к ней, герцогине, а отнюдь ни к ее отцу, ни к герцогине Грамон. Это сделано было потому, что отец девочки утверждал, что она не его дочь, а комедианта Клервала.

«Когда, – говорит далее Елена, – герцог Шуазель, госпожа де Стэнвиль и герцогиня Грамон приезжали повидаться с девицею Шуазель (приятельницею Елены), то они никогда не вызывали девицы де Стэнвиль (предполагаемой дочери комедианта), но Шуазель сопротивлялась и говорила, что и она ни за что не выйдет к ним, если они не вызовут и ее сестру, и ее вызывали».

Елена уверяет, что ее приятельница делала это по доброте и благородству своего сердца, потому что не любила своей младшей сестренки.

В это время приятельнице Елены было уже четырнадцать лет.

Насколько в то время во Франции господствовали разделения на касты, видно из того места записок нашей героини, где она говорит, что однажды чинили стены аббатства и по необходимости в одном месте сделано было отверстие, выходившее на двор соседнего, бедного монастыря, в котором было всего тридцать воспитанниц, которые, по словам Елены, были совсем не «comme il faut» и очень смущались, когда видели наш класс, столь многочисленный и состоявший из «первых дочерей Франции».

«Первые дочери Франции!» Какая благородная гордость!.. А в соседнем жалком монастыре, фи!..

Но вот в аббатстве совершается важное событие, гордое участие в котором принимает и наша юная героиня.

«В это время, – говорит Елена, – вечером приходит ко мне девица де Шуазель и говорит, что имеет сообщить мне большой секрет: она поведала мне, что выходит замуж за сына госпожи де Шуазель-ла-Бом, которому всего семна-дцать лет, что он очень любезен, что она будет называться герцогинею де Шуазель-Стэнвиль, что на другой день ее семья сделает визиты госпоже Рошшуар и мадам аббатисе, и что она просит меня (как лучшего ее друга!) сделать эти визиты вместе с нею».