Вельтаншаунг. Уровень первый (СИ)

Фашисты считают, что мысль – материальна. Вдруг они правы? Нет, не думать. Только слушать, двигаться, стрелять. Иначе – не выжить!

Прямой коридор длинный, без дверей, а сверху виден мост на том уровне, с которого я сюда спустился. Немцев нет. А слева, под лестницей – дверь. Возможно, кладовка, где хранятся метлы и швабры техничек. Но ведь это не обычный замок. Не стоит оставлять за спиной не проверенные комнаты.

Я открыл дверь и заглянул внутрь. Там было темно.

Пожарил рукой по стене, щелкнул выключателем. Деловито загудела под полотком лампа.

Да это же казарма! Деревянные кровати в два яруса, походная аптечка в сумке с красным крестом. Автоматы на стойке, патроны. Четыре гранаты на столе. Все боеприпасы я, естественно, прихватил с собой.

На тумбочках аккуратно сложены комплекты запасного белья: майки, трусы, носки – все с синими орлами, держащими в лапах свастику.

На столе распечатанное письмо. Любопытно.

«Дорогой Вилли!

Нашего Ганса, по рекомендации господина фон Шнитке, вчера забрали в элитное подразделение школы Гитлерюнге. Он будет жить за казенный счет. И это большая удача, потому что тех денег, что ты присылаешь, не хватает, чтобы свести концы с концами.

Два часа в день я работаю секретаршей в окружном штабе. В это время за малышами приглядывает фрау Марта. Ты ее знаешь – хорошая женщина, вырастившая для фюрера пятерых сыновей. Ей повезло меньше, чем нам. Ее дети погибли.

Я каждый день молюсь, чтобы вас не перебросили на Восточный фронт. Школа Гитлерюнге – это еще и отсрочка от призыва. В связи с тяжелым положением на фронте, по Берлину ходят упорные слухи, что призывной возраст изменится. Под ружье могут поставить даже пятнадцатилетних. Надеюсь, Ганса минует сия чаша, ему ведь только четырнадцать.

Вилли, ты ведь получил крест из рук самого Рейхсфюрера. Замолви за Ганса словечко. Фрау Марта говорит, что это возможно. Вилли, ради всего святого, сделай уже что-нибудь и для семьи, а не только во благо Германии!

Жду домой живым. Гретхен».

Я повертел письмо в руках. На листе остались отпечатки пальцев отправительницы. Видимо, домохозяйка одновременно возилась у плиты и писала послание. Бумага словно сохранила для немецкого офицера часть домашней атмосферы.

Вот как я, вообще, мог подумать, что здесь бегают безмозглые зомби с одной извилиной на всех? Здесь служат живые люди. Только одни из них боготворят своего лидера, а другим просто не оставили выбора. Они ведь немцы, они лучше других умеют честно и верно служить. Это у них в крови.

Но, чтобы прорваться через подземелья и уйти живым, я буду убивать. Разве эсесовцы кого-то жалеют? Скольких замучили именно эти люди, носящие мертвую голову на пальце и свастику на теле!

И все же мне было как-то неловко перед неведомой Гретхен. И перед фрау Мартой, у которой убили пятерых детей. В конце концов, это даже не Гитлер стравил народы друг на друга, а стоящая за ним буржуазия, монополисты и фабриканты. Это не немцы воюют за расширение своего жизненного пространства, а капиталисты, не знающие во что бы еще вложить свои миллиарды.

Да, меня преследует странное воспоминание о том, чего никогда не было. Мне кажется, что меня убили, что я видел сапоги врага на уровне глаз.

А потом жизнь словно бы началась заново с того места, где я еще был жив, точно небеса давали мне еще один шанс пройти по лабиринтам замка и найти секретные разработки.

И демоны или ангелы, вернувшие меня назад, вели себя как подростки. И их тайный язык похож был на шифровку.

Я понимаю, что это все от переутомления, от газов, от колдовского бальзама. И если бы не враги на каждом углу, наверное, я бы уже чокнулся.

Но я не могу сойти с ума – это не спортивно! Сначала нужно выполнить задание и вернуться живым, а там уже можно шизеть в свое удовольствие – сколько душе угодно.