Через пару минут засов на моей двери хищно лязгнул. Вошли двое. Один – совсем еще мальчишка: белобрысый и лопоухий. Его восторг на лице был подпорчен выражением добровольческой муки. Видать, этого ребенка только оторвали от дома и от матери.
Второй был громаден и молчалив. Шрам молнией пересекал его лоб на манер скандинавской руны «Зиг», чем немец, видимо, гордился. На шее опасного врага тускло мерцал железный крест.
– Он смотрит! – вздохнул паренек.
Видимо, он не хотел, чтобы я разделил участь своих товарищей. Нет, не был этот угловатый подросток нацистом! Он переживал за меня, он до последнего надеялся, что я так и не пришел в себя.
Мне даже стало жаль его.
– Достань оружие, Клаус! – лениво процедил сквозь зубы гигант. – Сними с предохранителя, взведи курок. И если этот дернется – стреляй. Понял?
Мальчишка преданно мотнул головой. Он все еще надеялся, что сегодня ему никого убивать не придется.
Куда катится мир? Почему воюют дети и женщины? Эх…
Гигант приблизился, перехватил мой взгляд, упавший на наградной кинжал и оскалился:
– Даже не думай.
Расстегнув наручники на левой руке, противник ловким и быстрым движением замкнул замок уже за моей спиной, сцепляя запястья.
Потом пришла очередь ног.
Лязгнули замки, освободившие лодыжки.
Гигант Фридрих следил за мной исподлобья.
И тут в маленькое зарешеченное окно под самым потолком камеры что-то с шумом ударило. Скорее всего это была летучая мышь, но именно эффект неожиданности сыграл мне на руку.
Мальчишка вздрогнул, встрепенулся, словно боялся, что в окно немецкие коммунисты кинут гранату.
Фридрих тоже совершил ошибку, подняв глаза наверх.
Удар коленом в пах, подбородком в лицо, и потом, выбрасывая обе ноги разом – в корпус согнувшегося титана. Нацист изумленно хрюкнул. Он отлетел к противоположной стене, ударился виском о выступающий камень и завалился набок с открытыми стекленеющими глазами.
– Фридрих… – всхлипнул Клаус и попытался нажать на курок. Выстрелить у него не получилось.
– Фридрих, ну где там последний? – голос из-за двери нервно торопил своих приспешников.
Я рывком вскочил на ноги, и в мгновение ока оказался лицом к лицу с мальчишкой: «Бу!»
Клаус отшатнулся и тут же получил удар в пах.
На глаза парня навернулись слезы. «Му-у-ути!»[4] – плаксиво и тихо протянул Клаус, роняя и пистолет, и запасные ключи от моих наручников, сжимая обеими руками свое ушибленное «хозяйство».
Клаус смотрел на меня глазами, полными ужаса. Он лежал в углу связанный, с кляпом во рту.
«Извини, – сказал я мальчишке, – ничего личного. Без видимых побоев тебя, брат Гораций, свои же и расстреляют. Понял?»
Парень мотнул головой. Я занес кулак и резко ударил. Под глазом немца начал наливаться фингал. «Ты теперь у нас совсем красавец! – я мрачно усмехнулся. – Передавай привет маме».
– Фридрих, что вас там так задержало? – раздалось из коридора. – Нужду вы там справляете что ли: бо-о-ольшую такую?
Чтобы не выдать себя, нужно было что-то ответить. Коротко и лаконично, дабы не «спалиться» с акцентом или с тембром голоса.
Мне не пришло в голову ничего, кроме: «Яволь![5]»
За дверью раздалось карканье старческого смеха.
Нужно было спешить. Доктор не должен поднять тревогу, иначе мне – конец! Зажарят, как и моих товарищей, даже имени не спросят.
Я удачно просочился сквозь дверь. Петли не скрипнули.
Эта была настоящая узница. Четыре камеры и связывающий их коридор. Под потолком светила чахоточная одинокая лампочка.
Впереди скрипнули половицы. Там меня уже заждался чокнутый доктор. Что ж, значит: нам туда дорога.
Я сжал трофейный «Вальтер» до боли в костяшках: ну, милый, не подведи!
Две комнаты – справа, две – слева. Шум шагов – в крайней левой. Кто бы сомневался! Слева у нас всегда черти. А эсесовцы все продались Мефистофелю – в этом у меня нет никаких сомнений.
Я толкнул нужную дверь. Раздался предательский скрип.
– Фридрих, это вы? – раздалось старческое ворчание. – Ну ладно, Клаус – его только за смертью да за подарками на Рождество посылать. Но ты, Фри…
Высокий сутулый немец с черной львиной гривой волос повернулся ко мне, и осекся на полуслове. Его нос с горбинкой посередине, похожий на клюв, дернулся вверх.
– Полундра. – тихо, но вполне отчетливо сказал фашист.
– Матросы палубу грызут… – поддержал я фрица. – Руки в гору, осьминога тебе в глотку!
– Этот недочеловек не просто разговаривает, но и еще и шутит! – изумился нацист. – Феноменально!
И тут немец резво метнулся к стене. Я не ожидал от него такой прыти и пальнул.
Нацист нырнул в открывшийся зев потайной двери, и люк за ним мгновенно закрылся. Черт!!!
Я в отчаянии выстрелил в стену, где только что стоял профессор, но пуля оставила лишь вмятину в стене. Дверей там больше не было. Так не может быть! Нет такой технологии!
Или уже есть?
Что теперь делать? Сейчас взвоют сирены и отовсюду, как тараканы, хлынут немцы!
Я огляделся.
Лаборатория, в которой пытали наших десантников, более походила на скотобойню, на отдел по разделке туш.