Вельтаншаунг. Уровень первый

Вдруг, словно почуяв взмах крыльев ночной бабочки, я остановился с занесенной ногой: что-то не так. Впереди — новая ловушка. Я дернулся назад, ударился затылком о выступ и взвыл от боли. Но сделать шаг вперед так и не решился. Если меня пустили сюда, то не факт, что я доберусь и обратно!

Я осторожно наклонился. Пошарил в полумраке, в надежде найти камень. Но ничего не обнаружил. Конечно, пол ведь переворачивался, вытряхивался, точно ковер, откуда взяться сколотой породе? Это ведь не сон с продолжением: убили, и начал с того места, где погиб в окружении тех же предметов…

Или, все-таки сон?

Вдруг, в самом деле, нас поймали фашисты позорные, накачали наркотой, вот и видятся тоннели, рогатые офицеры. А, на самом деле, — мы сейчас безвольные растения, точно вьюн над водой.

Нет, мир вокруг — вполне осязаем! Затылок трещит по-настоящему. А то, что у магического алтаря меня волшебным образом подлатали — еще ничего не значит. Самовнушение, говорят, сильная штука! Ведь не бывает и эликсиров, мгновенно затягивающих раны. Все это — игры разума!

Но, все же, идти вперед было страшно. Я испытывал первобытный ужас перед тремя метрами коридора, что отделяли меня от узкой, падающей наискосок полоски света. Там — открытая дверь с головой медузы и разнесенная лаборатория. Пусть это логово фашистов, но оно — без ловушек. Люди с автоматами всегда лучше неизвестности, прячущейся под покровом темноты!

Я порылся в карманах. Нащупал ключи от машины, что должна нас ждать с полным баком по ту сторону границы, когда группа перебралась бы через Ламанш. Но отсюда еще нужно выйти живым, а я уже один, как перст. Да и машину завести можно без ключей! Не велика потеря.

Я покачал в руке связку, прицелился и кинул ее вперед. Предчувствие меня не обмануло. Слева открылась расщелина из которой полыхнуло, точно из сопла. Если бы не моя предосторожность, корчился бы я уже в этом огне. Нет, все-таки провидение меня хранит!

Пламя потеряло напор, видимо, струя газа ослабла. Я рванулся вперед, рассчитывая проскочить, кувыркнулся и растянулся по полу.

Второй порции огня не последовало. Это радовало.

Я вскочил на ноги и ворвался в знакомое помещение без окон. Вторая комната лаборатории была такой же, как я ее и оставил. Но мне казалось, что что-то в ней изменилось, словно я попал в отражение реальности.

Я еще подумал, что когда пол в пещере переворачивался — вселенная кувыркнулась вместе со мной. И теперь я как бы на внутренней стороне полой земли, отражающей то, что наверху через некую временную призму.

Бред, конечно, но я в сердце фашистской Германии, а немцы в какую чушь сейчас только не верят! Но, возможно, это не случайность. Нацистские мифы могут иметь вполне реальную основу.

Я перезарядил автомат, сунул запасной «магазин» в карман, чтобы не рыться в пылу боя в рюкзаке, прочитал «Отче наш» и выглянул в первую комнату.

Хирта, по-прежнему, нигде не было. Видать, далеко его забросило: куда Мигель свиней не гонял…

Фашистский офицер, пришпиленный к стене, так и висел, точно туша на скотобойне. Я поймал себя на мысли, что ожидал увидеть мух над трупом, но их не было.

Ну, вот откуда возьмутся мошки и комары в закрытом помещении? Немцы же педантично травят все вокруг себя: тараканов, клещей, крыс…

И все же что-то не давало покоя. И я знаю что. В этом замке все настолько педантично правильно, что даже неестественно.

Я осмотрел обуглившиеся шестеренки загадочной машины, прошел к сейфу, видимо открытому за минуту до взрыва. Бумаги и реактивы в стальном ящике не пострадали. Колбы и порошки я брать побоялся: кто знает, что за яды держат при себе сумасшедшие ученые!

А вот в бумаги я нос засунул. Сверху лежало распечатанное письмо.

«Мой нордический брат, Хирт!

Наши дела продвигаются вперед семимильными шагами! Мне поручены эксперименты по влиянию на человека низких температур. Для проведения высотных экспериментов из Мюнхена в концлагерь Дахау, по моей просьбе, доставлены специальные барокамеры, откуда воздух выкачивается, моделируя реальные условия отсутствия кислорода и низкого давления. Через барокамеры мы пока прогнали 200 заключенных из Дахау. Лишь 80 из них умерли сразу.

Более того, мы приступили к экспериментам по замораживанию. Мы опускаем заключенных в резервуар с ледяной водой. Самый крепкий комиссар продержался в чане 100 минут, самый хилый — всего 53.