Вена, операционная система

Дворов в Квартале три, главный – средний. Там слева направо – Леопольд, Кунстхалле, Людвиг. В Леопольд, в общем, ходят один раз – там у них местные ценности, много Шиле. Наверху приятное кафе – приятное по посетителям и общей обстановке. В Людвиге, судя по плакату, пусто: анонсируется выставка «Bad Painting – good art», откроется только в начале июня. Впрочем, еще Джун Пайк. Еще у них там магазин ломографии со всякими дополнительными пустяками-штучками. Ломография – это история на тему случайного увлечения советскими фотоаппаратами ЛОМО, ленинградского оптико-механического. Сначала каким-то образом в Европу попали запасы не распроданных еще в СССР, а теперь, кажется, их копируют китайцы, и уже не дешево. Пойнт в том, что фотоаппарат нельзя прогнозировать, не угадать, какой выйдет картинка, ну а это интересно. В лавке полно еще разной всячины, тут же в квартале есть и книжный. Не забыть про калейдоскопы, вот это о чем.

В Кунстхалле две выставки, «The Porn Identity» и «Fahrstuhl zum Schafott». Вторая – что ли про какие-то социально осознаваемые ужасы. В Кунстхалле я раньше не заходил, в мае 2008-го там было что-то про панков, не захотелось. А сейчас пошел.

Они в Кунстхалле какие-то неприветливые, каталог вообще чуть ли не прикручен цепочкой к вахте, где проверяют билеты. Хотя он не полиграфический, а просто несколько листов распечатки. «Лифт на эшафот», это несколько американцев, в той или иной мере, весьма условно ужасных. Одна американка приятная: в центре темного-темного помещения выставлены музыкальные инструменты для, примерно, джазового квартета, и эти инструменты фактически горят. Уже только обгорелые остовы и искусственные огоньки. Вообще, интрига тут простая (это уже не про американку, а про первое лицо данного текста, то есть – про меня самого в данный момент), она в превращении. Здесь он, я, – не более чем неопределенный комок слизи, смутно опознающий собственные интересы и пристрастия, резонирующий на все подряд случайным и сырым образом, но он должен превратиться по ходу дела во что-то внятное. Учитывая, что Вена – это место, где часто возникают разные монстры, есть основания рассчитывать на то, что удастся стать одним из таких венских, произведенных здесь монстров – раз уж есть внутренняя склонность к этому. Чему также благоприятствует место города в европейской культуре, прежде всего – его способность по сей день что-то такое излучать на тему кодов собственной культуры, меняющихся по ходу времени. Нервные такие коды.

Дальше несколько залов «The Porn Identity». Там много видео и всяких объектов – не то чтобы двусмысленных, но предъявляющих некие сложные взаимоотношения, скорее – сконструированные, нежели логичные. В сумме, учитывая количество вполне теоретических смыслов, загруженных в заглавную тематику, а также общую – весьма академическую – атмосферу, физиологические желания имели бы здесь детский характер, на уровне желания леденца: настолько все, связанное с порно, ушло за пределы собственно процесса, предлагая совершенно вроде бы отчужденные от него смыслы. Тело и его пути к судорогам были не то что совсем уж условными, но – не более чем компромиссом для предъявления задействуемых тут отношений, совершенно не относящихся к прямой физиологии.

Само желание было вне смыслов, оно выглядело избыточно антропоморфным: не более чем накопление либидо, требующего для своей разрядки определенных социально-материальных обстоятельств. Примерно по той же схеме, как после еды в организме накапливаются отходы. Словом, возникновение и наличие вожделений – ладно, не как отходов, а как сил после еды – было интересно с точки зрения не то что не порнографических, но и вообще не телесно-чувственных отношений. Людей в залах было много, и, хотя видеоряд во всех многочисленных телевизорах был вполне конкретным, не возникало никакого ощущения присутствия на чем-то хотя бы отдаленно интимном. Все было решительно бесчеловечным. Странно, при таком количестве телевизоров, предъявляющих физическую конкретность в небольшом разнообразии вариантов процесса. Локальная бесчеловечность совершенно отвечала тут реальности, и даже непонятно, как может быть иначе. Народ отчетливо соотносился с возможностью отделить свои тушки от себя и, ergo, восходил к отношениям, позволяющим манипулировать собственной тушкой в зависимости от того, на что хочешь ее употребить сегодня. Конечно, так и достигалась цель проекта: соответствующая идентификация.