Вена в русской мемуаристике. Сборник материалов

Не исключено, что в тексте «Венского журнала» можно обнаружить и другое свидетельство позднейшей редактуры. Дело в том, что два драматических спектакля, о которых рассказывает Тургенев: «Эмилия Галотти» Лессинга и «Служебный долг» Иффланда, действительно шли соответственно 4 и 6 марта нового стиля в Kärtnertortheater – одном из двух зданий, где играла труппа венского придворного театра[45]. Напротив, опера Моцарта «Волшебная флейта», о которой говорится в записи от 5 марта, в этот день не исполнялась; если верить авторитетному справочнику Ф. Хадамовски, в Kärtnertortheater в этот день шел другой спектакль, а в Burgtheater никакого представления не было[46]. Этому противоречию можно подыскать разные объяснения, например, предположить ошибку в справочнике или какое-то, не отразившееся в источниках, исполнение оперы на нетрадиционной площадке. Однако не исключено, что в журнал была задним числом перенесена более поздняя запись Тургенева, зафиксировавшая его впечатления от посещения оперы Моцарта во время его второго пребывания в Вене. В эти месяцы «Волшебная флейта» исполнялась дважды – 20 июня и 8 июля[47].

Если последнее предположение верно, то фраза в записи 6 февраля о том, как автор «с восторгом смотрел на обвороженную флейту», также является позднейшей интерполяцией.

Как бы то ни было, театральные впечатления занимают центральное место в «Венском журнале». Завзятый театрал, Тургенев описывал виденные им спектакли в своих московских и петербургских дневниках и письмах друзьям. «Самые лучшие и способные к добрым решениям минуты имел я, может быть, в Театре»[48], – написал он в одной из первых своих дневниковых записей. Попасть в немецкий театр всегда было для него заветной мечтой. Воображая свою жизнь в Германии, он прежде всего представлял себе «театр, где они играют Сына любви, Cab(ale) u(nd) Liebe[49](…) поднимается занавес, я смотрю, сравниваю, разведываю и, проведши вечер с удовольствием (…) возвращаюсь домой и описываю Московским) друзьям все, что видел»[50].

Позднее Андрей Кайсаров писал ему в Вену, что завидует тому, что Тургенев может увидеть «Коварство и любовь» на немецкой сцене[51]. Однако увидеть на немецкой сцене Шиллера Тургеневу не довелось. Из всех шиллеровских пьес в венском театре по цензурным соображениям шла в то время только сильно сокращенная и переделанная «Орлеанская дева»[52], но и ее постановки не совпали со временем пребывания Тургенева в столице империи Габсбургов[53].

Тем не менее можно сказать, что с репертуаром Тургеневу в целом повезло. Прославленная трагедия Лессинга «Эмилия Галотти» вызывала у него огромный интерес. Как известно, именно эту пьесу читал в день самоубийства гётевский Вертер – любимый литературный герой Андрея Ивановича, с которым он многие годы стремился себя отождествить. «Эмилию Галотти» переводил на русский Карамзин, который в 1791 г. на страницах «Московского журнала» с восхищением отозвался об исполнении роли Одоардо Померанцевым:

«Господин Померанцев (…) ни в какой роли столько не удивляет нас своими дарованиями, как в роли Одоардо (…) Какая величавость, какая мужественность в его поступи, в его телодвижениях, когда он выходит на сцену! В жалобном разговоре видно искусство его так же, как и в жарком. Пусть покажут нам актера, который превзошел бы Померанцева в игре глаз, в скорых переменах в лице и голосе! (…) Как пылают глаза его, как гремит его голос, когда он произносит свое заклинание: “Пусть каждое сновидение являет ему окровавленного жениха, ведущего к ложу его невесту свою, и когда он уже прострет к ней сладострастные свои объятия да услышит посмеяние ада и пробудится!”»[54].

Тургенев помнил и перевод Карамзина, и эту рецензию. 12 января 1800 г. он писал Андрею Кайсарову из Москвы:

«Как мне жаль, что тебя в понедельник не будет, и что ты не увидишь Эмилии Галотти. Ведь ты её никогда не видал; тут-то надобно и видеть Померанц(ева), особливо в последних сценах, а особливо за несколько лет, то есть лет за десять; и прошлого году я видел, очень хорошо, а теперь может быть, еще больше постарается, да постыдятся и посрамятся врази его, и потому что его бенефис»[55].

Упоминание о том, что «лет за десять» Померанцев, возможно, играл сильнее, несомненно отсылает к карамзинской рецензии, а в «Венском журнале» Тургенев цитирует в карамзинском переводе реплику Одоардо, которая некогда потрясла и самого Карамзина, и выражает убежденность в том, что эта фраза удается Померанцеву лучше, чем ведущему актеру венской театральной труппы Брокману, исполнявшему ту же роль. Отметим, что мелкие неточности в цитировании свидетельствуют о том, что Тургенев воспроизводил русский текст Лессинга по памяти.