– Ничего у меня не подымется, барин… Глупости… Это я так… – бормотала Устинья, отворачиваясь и вытирая рукавом бегущие слёзы. – Только напрасно вы про меня друзьям своим говорите… И впрямь неприятности могут случиться всякие… Мне-то уж терять нечего, конец один, а вам…
– Что значит «конец один»? – испугался Михаил. Но Устинья молча, упорно отворачивалась от него, и он, опустившись на колени прямо в мокрые коричневые листья, взял её за руки. – Устя! Посмотри на меня! Прошу тебя, посмотри! Чего ты боишься, какого конца ждёшь? Это как-то связано с Никитой, он знает? Да?! Устя, ты мне можешь всё сказать, я готов поклясться на кресте…
– Барин! Господь с вами! Руку пустите! – шёпотом вскричала Устинья, вырываясь от него. – Ничего вам знать не надобно! И… И отпустите меня лучше, я в Болотеево вернусь, пешком пойду… Сама там барина сыщу… Всё едино уж ждать нечего…
– Никуда я тебя не отпущу! – таким же шёпотом заорал Михаил, стискивая в руках её холодные дрожащие пальцы. – И не допущу для тебя никакого «конца»! Я не знаю, чего ты боишься, но я никому не позволю… Если хочешь, я спрячу тебя от всех, и тогда…
– Барин, пустите! – глухо, с угрозой сказала Устинья, поднимая взгляд…
И Михаил опомнился. Глубоко вздохнув, он выпустил её руку. Глядя через Устиньино плечо в сырую, тёмную стену сарая, сказал:
– Прости меня. Ты кругом права. Федька Семирский – дурак, спору нет… Но я оказался ещё глупее его. Ни он, ни я не имеем права тебя допрашивать. Я хочу только, чтоб ты знала… Я готов во всём тебе помогать. Я могу спрятать тебя, укрыть от чего угодно. Никто и никогда тебя не найдёт. И никакого «конца» не будет, даю в том слово. И… И даже Никита ничего не узнает, если ты этого не захочешь!
Устинья молчала. Затем, когда Михаил уже и не надеялся на ответ, криво, углом губ усмехнулась:
– И что вы такое говорите-то… Что вы про меня знаете?
– Я знаю, что ты – удивительная! Что у тебя ясная, светлая голова, что ты смелая и сильная! Что ты, придя сюда, сделала такое, что и не всякому мужчине под силу! Ты достойна восхищения! И я никогда не видел девушки лучше! – Слова неслись сами собой, и остановиться Михаил уже не мог. – Я дурак, что приволок сюда Семирского… Но кто же мог подумать, что он так поведёт себя? Устя! Поверь, я всё готов сделать для твоего счастья! И спасения! И, если ты хочешь…
– Ба-а-арин… – простонала Устинья, зажмуриваясь. – Господь с вами, ничего я не хочу…
– Да какой я тебе «барин», сколько можно?! – Михаил, снова опустившись на колени в прелую кучу листьев, взял её за руки. – Устя, я… я, кажется, люблю тебя.
Он сам испугался сказанного. И тут же осознал, что это – правда и что говорить ему больше нечего.
Устинья странно поморщилась, усмехнулась. Глубоко, словно перед прыжком в воду, вздохнула. Не глядя на Михаила, медленно сказала:
– Вон до чего договорились… И охота вам болтать пустое!
– Устинья, я сказал правду! Готов поклясться тебе чем угодно!
Она покачала головой. Затем решительно высвободила руки из ладоней Михаила, встала и, взяв охапку дров, пошла к дому. Михаил догнал её уже у крыльца.
– Устя, ты так и не сказала…
– Что сказать-то? – перебила она, оборачиваясь с верхней ступеньки. – Мужняя я, Михайла Николаевич, вот и весь мой разговор. Мужняя жена.
– Но постой, как же это?.. – опешил он. Устинья отвернулась и молча вошла в дом. Михаил, растерянный, ошеломлённый, остался стоять у крыльца.
Как и опасалась Вера, из авантюры с племянником Протвиной ничего не вышло. Правда, поручик Гардин был в этом нимало не виноват и со своей стороны сделал всё, что мог: видимо, тётка обстоятельно описала ему радужные перспективы возможного брака и огромное приданое невесты. Был чинный визит вместе с тётушкой в дом Тоневицких; был вечер с чаем, пианино и танцами, была мазурка, в которой Александрин оказалась необыкновенно хороша. Аннет, чтобы не отвлекать на себя внимание гостя, натянула нелепое серо-лиловое платье, стянула своевольные кудряшки в старушечий пук на затылке, полвечера просидела в дальнем углу, не участвуя в танцах, а потом и вовсе, сославшись на головную боль, ушла к себе. Таким образом, занимать гостя пришлось Александрин, и она, к её чести, делала это мастерски. «Хоть чему-то учат их в Смольном…» – подумала Вера, сидя у самовара с мадам Протвиной и глядя на то, как Александрин в новом атласном туалете, неожиданно похорошев от внимания молодого человека с роскошными усами, весело щебечет по-французски и хихикает.
На другой день условились встретиться уже у Протвиных. Затеяли было охоту, но отменили, вспомнив, что Александрин не умеет ездить верхом, и вместо охоты назначили гулянье в лесу. К счастью, стояли последние солнечные деньки. Крестьянские девки, слегка отдохнувшие после страды, устроили игры и хоровод, в который удалось даже затянуть Александрин. Поручик Гардин воодушевлённо плясал камаринского с хохочущей Аннет и произвёл фурор.