Венчание с бесприданницей

«Видит бог, со дня на день предложение сделают! – возвещала бобовинская пифия – горничная Домна, раскидывая вечером в комнате барыни засаленные карты. – Вскорости вздохнёте спокойно, Вера Николавна, моё вам нерушимое слово!»

Вера, впрочем, в успех предприятия верила слабо. Никакие меры предосторожности, принятые Аннет, не сработали: взгляды поручика Гардина всё чаще устремлялись на младшую барышню. Аннет и сама чувствовала, что всё идёт не по-задуманному, тысячу раз прокляла камаринскую, во время которой «так непозволительно увлеклась», и поняла, что пора действовать решительно. Придумав поехать покататься в коляске по окрестностям вместе с кузиной и гостем, она в последний момент прямо на крыльце изобразила внезапный приступ мигрени. Вера, стараясь не рассмеяться, увела охающую Аннет обратно в дом. Гардин был вынужден отправиться кататься с одной Александрин, – и ничего хорошего из этого не вышло. По недосмотру конюшего в коляску вместо смирной опытной Савраски оказался запряжён молодой и бестолковый жеребец Ворон, совсем недавно ходящий в оглоблях. Поначалу он вёл себя прилично и честно вёз лёгкую коляску по подмёрзшей лесной дороге, позволяя Александрин вздыхать об ушедшем лете и восхищаться меланхолическим видом лысых осин. Однако, когда экипаж катил через косогор, со стороны ельника неожиданно донёсся пронзительный волчий вой. Ворон испуганно заржал, вскинулся в оглоблях, опрометью помчался вниз по косогору, ломая кусты, ворвался в реку по самый недоуздок и встал, весь дрожа, в стылой воде. Коляска опрокинулась, седоки полетели в воду. К чести Гардина, он опомнился быстро и на руках вынес из реки свою бесчувственную спутницу.

Для здорового как бык двадцатипятилетнего поручика купание в ледяной реке осталось безо всяких последствий. Но слабенькая Александрин расхворалась всерьёз. Уже к вечеру у неё поднялся страшный жар, начался бред. Перепугавшаяся Вера послала в уездный город за доктором. Доктор прибыл к вечеру второго дня и нашёл больную почти безнадёжной. Десять дней Александрин находилась между жизнью и смертью. Жар не спадал, дыхание было хриплым, отрывистым. Больная то бредила по-французски, полагая, что она до сих пор в стенах института, то просила воды, то священника, то снова проваливалась в забытьё. Сбившиеся с ног Вера и Аннет едва успевали вливать ей в рот прописанные врачом микстуры – которые, впрочем, ничуть не помогали. Горничная Домна на свой страх и риск отправилась в дальнее село к бабке-знахарке Чудовке и принесла от неё чугунок отвратительно пахнущего варева. Вера, едва взглянув на Чудовкино снадобье, приказала немедленно его вылить. Но Домна, здраво рассудив, что вылить средство она успеет всегда, чугунок припрятала.

На третью ночь разразился кризис. Александрин уже не приходила в себя. С ней начались судороги, она никого не узнавала. Вера и Аннет, обнявшись, плакали. Конец, казалось, был неизбежен, было послано за священником. В сенях уже толклись дворовые, пришедшие проститься с барышней. Но Домна с Чудовкиным чугунком в руках и диким воплем «да хоть насмерть опосля засечь прикажите, барыня!!!» прорвалась к изголовью больной. Разжав ножом стиснутые зубы Александрин, горничная с размаху влила ей в рот полный стакан Чудовкиного напитка.

То ли помогло ведуньино средство, то ли кризис, который должен был убить Александрин, обернулся против болезни – но к рассвету дыхание больной выровнялось, а на лбу и висках выступил крупный пот. Всхлипывающая Домна сменила на ней сорочку, бережно обтёрла барышню и укрыла новым одеялом. Священник произнёс короткую проповедь о неисповедимости путей господних и отправился восвояси. Разошлась и дворня. Домна прикорнула на половике у кровати барышни, прижимая к себе драгоценный чугунок с лекарством. Измученная Аннет ушла к себе. А Вера уснула прямо за столом, уронив голову на руки и не слыша настоятельных просьб Малашки дойти до постели.

Её разбудила всё та же Малашка, драматическим шёпотом доложившая о приходе поручика Гардина.

– Господи, зачем же в такую рань?.. – простонала Вера, поднимая гудящую голову и обнаружив, к своему изумлению, что за окном уже серое утро и по стеклу бегут дождевые капли. – Малашка, гребень… Умыться… Боже мой, платье сменить, оно всё в этой микстуре… Что же ему нужно наконец?

Гардин в парадной форме расхаживал взад-вперёд по зале. Когда бледная, наспех причёсанная княгиня Тоневицкая появилась в дверях, он подошёл, поцеловал ей руку, церемонно осведомился о здоровье мадемуазель Александрин. Услышав, что, кажется, опасность миновала, попросил разрешения переговорить с княгиней о крайне важном для него деле. Вера предложила поручику сесть, опустилась в кресло сама и приготовилась слушать. К её ужасу, слова поручика пробивались к ней словно сквозь войлочную завесу, то пропадая, то теряя смысл. Лишь через несколько минут Вера с грехом пополам уяснила, что Гардин просит руки её приёмной дочери.

Сначала Вере показалось, что она ослышалась.