Венчание с бесприданницей

Чутьё не обмануло Устю: через несколько минут она вышла к небольшому болотцу со ржавой водой, густо заросшему по берегам татарником. Ни одна другая лесная трава не пахла по осени так свежо и сладко. Устинья, ахнув от радости, кинулась ломать уже подвядшие, но всё ещё упругие и хрусткие у основания стрелы. Ещё в Болотееве она привыкла рвать эту болотную траву охапками и угощать ею сестрёнок и подруг. Теперь же белые сахарные корневища показались ей манной небесной, и, нажевавшись их вволю, Устя с облегчением вздохнула.

Туман между тем начал рассеиваться, и ранние лучи солнца потянулись между деревьями. Вверху, над кронами сосен, блёкло голубело небо. Осмотревшись, Устинья увидела вдалеке белые стволы и золотистую листву березняка. Она решительно зашагала туда. Перед тем как пускаться в путь, не мешало бы надёргать грибов в дорогу.

Подберёзовиков оказалось великое множество: они выглядывали из жухлой травы влажными коричневыми шляпками, сами просясь в руки. Устинья набрала полный подол, горько усмехаясь про себя: как бы ещё вчера они все обрадовались такой добыче, какую густую похлёбку можно было сварить в котелке, который теперь незнамо где… «Посушить бы их, да где время взять?» Подоткнув подол и прихватив с собой ещё целую связку болотного татарника, Устинья вновь зашагала наугад. Она надеялась наткнуться на просеку или тропинку, ведущую к деревне. Хочешь не хочешь, нужно было у кого-то спрашивать дорогу на Москву.

Идти пришлось долго. Солнце уже стояло высоко над маковками сосен, давно растаял туман, а Устинья всё шла и шла через незнакомый лес. Ноги начинали ныть, в животе привычно кололо от голода, а вокруг были всё те же сосны, ели и осины. Поглядывая на солнце, чтобы не начать кружить, Устя уже с тревогой думала о том, что этак можно идти и день, и три, не наткнувшись на человеческий след. Из чащи неожиданно ухнул филин, и страх пополз за ворот холодной струйкой: Устя знала, что филин селится только в совсем уж непролазных, лешачьих местах. «Ну и что? – подбодрила она себя. – Надо будет – и день пройду, и два, и неделю! Всё едино – кончится же лес когда-нибудь! Главное – кругов не делать, так на то и солнце в небе!» Однако тревога не отпускала, и ещё через два часа пути Устинья начала поглядывать по сторонам: не найдётся ли подходящего дерева, чтобы вскарабкаться на него и осмотреться.

Наконец дерево нашлось: невесть откуда взявшийся посреди ельника, давным-давно жёлудем занесённый сюда старый дуб с потрескавшейся корой. Нижние его ветви почти стелились по земле, усыпанной желудями. Устинья бережно сложила под дубом свои пожитки. Оставить бумаги отца Никодима она не решилась и лишь потуже перетянула поясок, чтобы бесценный свёрток не выпал из-под рубахи.

Устинья поднялась до самой середины могучего ствола, устроилась в развилке и раздвинула упругие ветви с уже пожухшей бронзовой листвой. И, всплеснув от радости руками, чуть не свалилась с дерева: впереди лес заметно редел, ельник сменился березняком, а дальше и вовсе чернела полоса поднятой под озимь пашни.

«Коль пашня, так и люди недалече! – Устинья кубарем скатилась с дуба, забыв и об усталости, и о голоде. – Коль живут да землю пашут, стало быть, и грибы с орехами собирают, самое время сейчас! Хоть кого в лесу дождусь и про дорогу выспрошу! Авось не выдадут, души-то христьянские…»

Наспех подобрав грибы и охапку травы, она споро зашагала через редеющий ельник и через полчаса оказалась среди берёз, окружавших далеко вдающийся в лес клин пахотной земли. Устинья осторожно огляделась. Блёклый день уже перевалил на вторую половину, но пашня была пуста. Рядом не виделось ни одного человека. Однако, напрягая слух, Устя услышала едва различимый вдали крик петуха. «Деревня, значит, близко! Что ж так пусто-то? Грибов-то тьма… Не собирают, что ль, сыты через край?»

Некоторое время Устинья напряжённо думала. Очень велик был соблазн подойти ближе к деревне, постучаться в хату и, попросив Христа ради, заодно вызнать и дорогу на Москву. Но, поразмыслив, Устя так и не решилась на это. Кто знает, что за народ здесь… Верно, лучше посидеть до завтра возле пашни и дождаться хозяина, который наутро непременно придёт допахивать: кто же бросает дело на полдороге? Ободрённая собственной разумностью, Устя отошла в кусты лещины. Очень хотелось есть, и она храбро сжевала несколько сырых подберёзовиков, закусив сладковатым татарником и надёргав с кустов орехов. Животу стало совсем хорошо, и Устю отчаянно повело в сон. С беспокойством подумав о том, что вовсе не след засыпать так близко от людей, девушка встала, чтобы отойти поглубже в лес… и вдруг застыла. В нескольких шагах от неё послышалось сердитое пыхтение. Вскоре из кустов выдвинулся зад, обтянутый коричневой потрёпанной юбкой. Сомнений не было: кто-то ползал по поляне, ворча и собирая грибы. Мгновение Устинья колебалась. Затем чуть слышно позвала:

– Тётуш… Тётуш! Христа бога нашего ради!