— Добро пожаловать, внучек, — сказала Паскалин и, протянув руки, возложила их на голову юноши.
Она говорила не на английском и не на французском, а на старинном языке, корсиканском, из которого Скай не понимал ни слова. Однако его двойник, высвобожденный силой крови, которая соединяла Ская со всеми предками, что лежали вокруг в своих гробах, хорошо понял слова. Они парили, они устремлялись вниз, эти слова древней песни острова — когда плач, когда проклятие, а сейчас молитва.
Отняв руки от головы Ская, бабушка шагнула назад.
— Добро пожаловать, маццери, — поприветствовала она внука и, проходя к выходу, воскликнула: — К бою!
Она, казалось, не вышла, а буквально выскочила из склепа. Скай чуть задержался, чтобы кинуть последний взгляд на своих покойных предков. И все они, казалось, вопили: кто — будто шевеля губами на фотографии, кто через толстые стенки гроба, — напутствуя Ская, и их благословение звучало как проклятие. И все проклятия складывались в одно-единственное слово: Фарсезе! Тело словно прошил электрический разряд, и Скай ощутил пустоту внутри. Пустоту, которую могла заполнить лишь кровь; голод, который можно было утолить только убийством. Пять веков ненависти сконцентрировались в этот самый миг, взывая к мести.
— Что ты там застрял? — сердито проворчала Паскалин, когда он вышел на улицу.
Лысая голова сверкала под капюшоном, словно обрамленная каким-то внутренним светом. Не дожидаясь ответа, бабушка склонилась над входом и положила на порог ножницы с лезвиями, раскрытыми наружу, в ночь. Затем закрыла двери, повернула в замке ключ и спрятала его в складках одежды.
— Теперь мы защищены от нападения. Кто бы это ни был.
Скай огляделся.
— Где Амлет?
— Дома. В эту ночь люди не единственные, кто может убивать. А он всего лишь песик.
Паскалин снова нагнулась и подняла с земли какой-то предмет.
— Вот, — сказала она, прижав его к животу Ская.
Это оказалась дубинка его дедушки, та самая, с которой он уже охотился и которой свалил кабана — Джанкарло. Только теперь Скай по-новому ощущал исходящую от нее силу, не так, как прежде. Не просто удобная форма и отлично сбалансированный вес орудия, предназначенного для одной-единственной цели. Теперь в нем жила частичка каждого павшего от дубинки за многие годы. Точно как в Клыке Смерти, боевом топоре Бьорна.
— Отлично, — заключил Скай, взвешивая оружие в руке.
— Идем.
Паскалин широкими шагами направилась по тропинке, но не к главному входу, а в противоположную сторону.
— Где мы будем охотиться? — спросил Скай.
В том, другом теле ему было бы трудно поспевать за бабушкой, так быстро она мчалась по кладбищенским тропинкам. Но не сейчас. И только то, что он не знал, где лежит цель их ночного путешествия, удерживало Ская от того, чтобы вырваться вперед.
— Только в эту ночь мы охотимся в долине, что лежит между двумя заброшенными деревнями. Одна из них — старинное место обитания семьи Маркагги. В другой прежде жили Фарсезе.
— И только члены наших семей выйдут сегодня на битву?
— Нет.
Они добрались до ворот. Пропустив Ская вперед, Паскалин снова заговорила:
— Все маццери из окружных деревень охотятся там в эту ночь. Все, кто решится выйти на битву.
— Но будет резня, — заметил Скай, улыбаясь.
— Не будет. Это лишь воспоминание о тех далеких временах, когда каждый десятый был призрачным охотником и мы могли себе позволить жертву в
— И тем не менее именно это мы и собираемся сделать. — Фраза прозвучала не как вопрос, а как решительное заявление.
— Фарсезе начали убивать здесь. И здесь же мы с убийствами покончим.
Они стояли на холме позади кладбища, где приютился одинокий домишко, вокруг же раскинулись заросшие и неухоженные сады.
— И как только прозвучит предсмертный крик маццери, все соберутся. — Паскалин посмотрела на внука горящими глазами. — Все соберутся, дабы засвидетельствовать смерть Жаклин Фарсезе.
«Да», — с ликованием подумал Скай.