Вендетта для Святого. Тихо как тень. Этрусская сеть

— На своих полях и с «карманными» судьями.

Звучало это настолько по-детски, что Брук даже не рассердился, только рассмеялся.

— Вряд ли мы смогли бы подкупить всех судей. Знаете, мы ведь бедная страна. Так вот, доктор, вы сказали…

— Я сказал, — продолжал Сольферини, — что, хотя и был в сокровищнице неоднократно, никогда не имел возможности детально ознакомиться с ее содержимым. Если эти вещи настолько ценны, как я думаю, хорошо бы профессору выставить их на обозрение в одном из музеев.

— Откуда они?

— Полагаю, найдены при раскопках могильников в Волатерре. Они, разумеется, на землях профессора и вскрываются под его контролем.

— А как насчет общественности?

— Публике доступа нет, но вы, разумеется, получили бы его.

— Настоящая мужская игра осталась только в Европе и в североамериканских командах, — объяснял Лукка своей соседке, девушке с широко раскрытыми глазами. — Мы играем в футбол. Англичане играют в футбольный тотализатор.

— Ужас! — выдохнула девушка. Футбол был для нее китайской грамотой, но Лукка произвел фантастическое впечатление.

— А теперь скажите нам, что вы думаете об этрусском образе жизни, синьор Брук, — произнес профессор Бронзини со своего места во главе стола.

У Брука был готов совершенно нейтральный спич, но он был голоден, зол на то, что вообще явился сюда, и к тому же его спровоцировал Лукка. Поэтому он сказал:

— Я считаю его весьма занимательным, синьор профессор. По моему мнению, он абсолютно точно соответствует стадии, которой достигла наша собственная современная западная цивилизация.

Профессор, раскусив зубами орех, спросил:

— Что вы имеете ввиду?

— Этруски первоначально были аристократией, опиравшейся на искусство и героизм, но выродились в аристократию богатства. Как только аристократия утратила боевой дух, утратила и волю властвовать. Вроде футбольной команды, которая покупает игроков за границей, вместо того чтобы воспитывать их самим.

— Подумаешь, ну есть у нас бразилец-полузащитник, — защищался Лукка.

— Помолчи, Антонио, — сказал профессор. — Мы обсуждаем вещи поважнее твоего футбола. Можете как-то обосновать свои обобщения, синьор Брук?

— Согласен, я несколько преувеличил. Слишком мало мы знаем об этрусках, и ничего — наверняка. Но на основе имеющихся фактов я бы сказал, что этот народ лучше заплатил бы за что-то другим, нежели сделал сам. Античный грек умел слагать стихи, играть на музыкальных инструментах и участвовал в спортивных играх. Этрурия исчезла, так что мы никогда не узнаем, владели ли этруски стихосложением, но знаем, что музыкой у них занимались рабы, а спортом профессиональные гладиаторы. Вы согласны, профессор? — обратился он к Бартолоцци.

Профессор Бартолоцци, тихий пожилой господин с козлиной бородкой и грустным взглядом, ответил:

— Полагаю, что сравнению греков с этрусками вы придаете слишком большое значение. Этрусков иногда считают плагиаторами, но я не могу разделить эту точку зрения.

— Согласен, — сказал Брук. — Они, скорее, способные дилетанты, которые учатся на почтенных старых образцах и создают собственные мастерские поделки.

— Поделки? — вмешался Бронзини. — Если вы называете их скульптуру поделками, то у вас весьма странное представление о настоящем искусстве, синьор Брук.

— Разумеется, существуют исключения.

— Вижу, что сердцем вы римлянин. Ведь римляне — известные враги этрусков. — Профессор теперь обращался ко всем: — Эта вражда была вызвана завистью. Этруски сделали римлян римлянами. Из захудалой деревушки Рим превратился в огромный город с храмами, театрами, мощеными улицами, общественными зданиями…

— И канализацией, — добавил Брук.

— А вы все посмеиваетесь над их достижениями?

— Совсем наоборот. Канализация — их наибольшее достижение. Колизей в руинах, но главный сток — «клоака максимум» — функционирует до сих пор.

— Вашу позицию я считаю типично римской смесью невежества и дерзости, синьор Брук.

— Нет смысла спорить, — сказал Брук. — Этруски были настоящими людьми. Жизнью они наслаждались больше, чем любые их современники. Больше, чем большинство современных людей, правильнее сказать. И куда бы они ни ушли из своих великолепных гробниц, желаю им только добра.

Ужин продолжался. Бруку все тяжелее было сохранять бдительность, поскольку приходилось постоянно прихлебывать из неустанно доливаемой чаши. В беседе с доктором Сольферини и его женой он исчерпал уже все возможные темы и настолько устал, что стал думать по-английски и переводить потом на итальянский.

Напротив него капитан Комбер развлекал веселую брюнетку-итальянку. Похоже было, что он читает стихи Горация по Макколею, переводя их притом на итальянский. Когда он дошел до того места, где «лунная пена ласкает ноги дев, чьи отцы уехали в Рим», это так развеселило его соседку, что она, положив ему голову на грудь, тихо и элегантно заблевала рубашку. Одновременно что-то толкнуло Брука в плечо, и он увидел, что синьора Сольферино уснула. Повозившись, чтобы дать ей лечь поудобнее, он тоже закрыл глаза.