Венедикт Ерофеев и о Венедикте Ерофееве

…мутно глядя в вокзальные часы, я стою как столб посреди площади Курского вокзала. ‹…› Такси обтекают меня со всех четырех сторон. Люди – тоже, и смотрят так дико: думают, наверное, – изваять его вот так, в назидание народам древности, или не изваять? (129).

И когда пришли на место, называемое Лобное, там распяли Его и злодеев, одного по правую, другого по левую сторону.

Иисус же говорил: Отче! прости им, ибо не знают, что делают. И делили одежды Его, бросая жребий.

И стоял народ и смотрел… (Лк. 23: 33–35)

Традиционно Лобное место и место памятников в России – городская площадь. При дикости внешнего вида героя его памятник – пародия на монументы, украшающие пространства городов. Идея об «изваянии в назидание народам древности» наводит на мысль о родоначальнике абсурда в русской литературе, герое «Бесов» Достоевского капитане Лебядкине, завещавшем свой скелет с надписью «Раскаявшийся вольнодумец» в назидание потомству. Посмертное желание пьяного капитана было все же исполнимо, хотя можно сомневаться, что легкомысленное потомство извлекло бы серьезный урок из его массивного костяка. «Народы древности» совершенно лишены возможности воспринять Веничкины «назидания». Но живость отношения показывает, что у героя есть с ними, то есть с историей человечества, свои непростые счеты.

В память о пережитом он предлагает воспользоваться гудком: «Если есть у вас под рукой какой-нибудь завалящий гудок – нажмите на этот гудок» (129). Гудок – утренний и вечерний сигнал начала и конца работы, отхода поездов и пароходов, но и обязательный элемент официальных траурных церемоний: «Вся страна гудками паровозов, фабрик, заводов, в глубоком трауре…»[1114], – рассказ о похоронах Ленина. Но в мистическом контексте повествования это отзвук Страшного суда, апокалипсической катастрофы:

И видел я семь Ангелов, которые стояли перед Богом; и дано им было семь труб…

И видел я и слышал одного Ангела, летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле… (Откр. 8: 2, 13).

Мобилизовав для чествования гудком советскую трибунную лексику: «…всем людям доброй воли… это не должно повториться… почтим минутой молчания…», – Веничка значительно сужает круг собеседников, обращаясь только к тем, «чье сердце открыто для поэзии и сострадания» (129). В поисках спасения от «лобных мест» и «трубных голосов» герой движется от площади к заветной цели – Курскому вокзалу.

Странный голос «женский бас» доносится там с небес: «Внимание! В 8 часов 16 минут из четвертого тупика отправится поезд до Петушков» (129). Поезд в Петушки – путь к воскресению, и ангельски-двуполый тембр голоса подчеркивает мистическое значение происходящего.

Готовясь сесть в поезд, Веничка пытается найти пункты соприкосновения с мыслями и жизнью других людей, и от этого в повествовании возникает новый персонаж: читатели. Обобщенную их характеристику можно вывести на основании книжного диалога с ними.

1. Читатели – народ интеллигентный, что явствует из упрека самому Веничке: «примитив».

2. Духовной тонкостью эта интеллигентная публика не отличается: субтильная разница между «тошнотой» и «блевотой» ускользает от них совершенно.

3. Читатель знает личные тайны героя и относится к ним с иронией: «Твой чемоданчик теперь тяжелый? Да? А в сердце поет свирель?» Имя композитора Римского-Корсакова, написавшего оперу «Снегурочка», неоднократно встречается в «поэме». Пение пастушеской свирели, от которой вспыхивает любовь Снегурочки к еще невидимому ею пастуху Лелю, было первым предвестником ее гибели. «А насчет свирели говорить еще рано», – отклоняет Веничка неприятную тему (129).

4. Читатели – народ доброжелательный: «Мы тебе добра хотим» (130).

Словом, люди как люди: «рассеянные по моей земле», – как говорит о них Веничка (130), перифразируя Библию: «И сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли» (Быт. 11: 4).