Венедикт Ерофеев: посторонний

Эта история, как и некоторые другие, показывает, что, несмотря на бросавшуюся в глаза отстраненность Ерофеева от жизни окружающих его людей, которая порой проявлялась в бездействии и внешнем равнодушии, в критических ситуациях он без раздумий приходил на помощь тем, кто был ему по-настоящему дорог. Приведем здесь и такой рассказ Елены Игнатовой об окончании одной из их совместных загородных прогулок: «Раздраженные, замерзшие, мы молча спешили за Венедиктом. „Чертов мост“ действительно превратился в „чертов“ — он оброс льдом, под ним кипел водоворот. Вверх пришлось карабкаться по крутому откосу. Венедикт шагал, как на ходулях. Я шла последней, поскользнулась и начала сползать к воде. Молодой человек был в шаге от меня; я протянула руку, но он вдруг сложил ладони лодочкой и сказал: „Простите, но я не могу прикасаться к женщине“. Поэтесса остолбенело смотрела сверху. „Венедикт!“ — закричала я, уже предчувствуя ледяное купание. Он пролетел мимо, удержавшись у самой воды, и ровно и сильно, как трактор, потащил меня наверх»[743].

2 ноября 1978 года Ерофеев отправил Тамаре Гущиной письмо. В нем он живописно рассказал сестре о праздновании своего сорокалетия: «День рождения был так многолюден, что без эксцессов не обошлось. Схлестнулись крайне правые диссиденты и экстремисты-левые. Мордобой длился не больше двух минут, но все равно за полночь это все несколько омрачило. Если вся эта шушера-диссидентщина будет и впредь вести себя так суетно-злобно и невеликодушно, я, чего доброго, вступлю в Партию. По свидетельству всех, кто был, я, грешник, был самым уравновешенным и расторопным (да еще и самым трезвым — Галина в конце письма подтвердит — да еще в парижском новом костюме)»[744]. Описание Людмилой Евдокимовой фантасмагорической потасовки на сорокалетии Ерофеева мы процитировали в первой главе этой книги. Здесь приведем версию Марка Гринберга: «У Вени иногда совершенно дикий сброд собирался. Помню безумную драку на одном из дней рождения. Подрались, кажется, отсидевшие люди из „Веча“ и кто-то, про кого эти люди думали, что те на них донесли. Я ни тех ни других не знал. Там была так называемая Любка, с которой Тихонов в то время жил. Она была беременна, и ее затащило в этот водоворот драки, прямо в прихожей. Я и Лазаревич ее вытаскивали из-под кучи дерущихся».

На Флотской и в Абрамцеве протекла значительная часть жизни Ерофеева в 1979 году, хотя в сильные морозы приезжать на любимую дачу Делоне Венедикт возможности не имел. «Большой дом не топился, его на зиму консервировали, — объясняет Сергей Толстов. — И в домике у них никто не жил, он уже был совсем не годен для жилья. Был совсем разрушен»[745]. «Как только пройдут холода, плюну на все это столичное и уеду в Абрамцево, с книгами, кропать бумагу и колоть дрова», — 22 марта писал Ерофеев сестре Тамаре[746].

Едва ли не самым любимым его летним и осенним занятием в Абрамцеве были многочасовые походы за грибами. В «Москве — Петушках» Ерофеев издевался над автором книги «Третья охота» (1967), выходцем из Владимирской области Владимиром Солоухиным: «Мой глупый земляк Солоухин зовет вас в лес соленые рыжики собирать. Да плюньте вы ему в его соленые рыжики!» (155). Однако сам он очень любил не только собирать, но и солить грибы. «Солил грибы он бочонками. Все грибы почитал съедобными», — вспоминал Игорь Авдиев[747]. «Грибы собирать он обожал, — рассказывает Сергей Толстов. — Постоянно ходил за ними в лес. Любил процесс. И я с ним собирал, хотя не люблю. Ерофеев готовить не умел, но грибы, чернушки, пытался солить»[748]. И даже — мариновать (дополним мы это мемуарное свидетельство). «Грибы и грибные заботы. Весь день, без роздыха. Два лукошка, — 31 июля 1978 года записал Ерофеев в своем абрамцевском дневнике. — Первые опыты маринования и пр. Безалкогольность, подвижность и все такое. (20 белых, 14 подосиновиков, 13 подберезовиков)»[749]. Характерную историю, показывающую, какую роль в жизни Ерофеева играли грибы и все, что с ними связано, рассказывает Марк Гринберг: «На меня он только один раз по-настоящему гаркнул. Как-то утром позвонил и сказал: „Давай-ка подваливай к часу дня на Ярославский вокзал, поедем по грибы“. Он меня врасплох застал, и я ему сказал: „Вень, слушай, рад бы, но дел полно…“ — что-то такое. И тут он именно прорычал: „Вот кого я терпеть не могу, это деловых людей — у которых дел полно. Ты сам подумай: какие у тебя дела могут быть, которые важнее грибов?“ Я захохотал и что-то такое пробормотал извинительное, но тем не менее в тот раз не поехал, действительно не мог — что-то и впрямь было неотложное».

А вот куда более традиционное сельское развлечение русских писателей Ерофееву по душе не пришлось. Марк Гринберг вспоминает шутливый рассказ Венедикта о постигшей его неудаче: «Он рассказывал, как какие-то охотники дали ему ружье, и он пошел с ними охотиться: „Тут она прямо на меня как выскочит, перепелка эта. И я, конечно, ружье бросил и побежал“».