Венера и Адонис

Уже на следующий день Боски приступил к работе, он набросал эскиз всей сцены и затем усадил царицу позировать. Ему удалось превосходно разрешить казалось бы неразрешимую проблему: создать реалистичную парсуну[13], но в то же время волшебством своего мастерства изобразить на полотне обольстительно красивую женщину. Екатерина Вторая получилась на своем портрете лет, по крайней мере, на тридцать моложе оригинала и была наделена всеми прелестями, коими обладала в ту пору, когда, украсив шапку гирляндой на дубовых листьях, в красном трактире призывала войска к мятежу против своего супруга, царя Петра Третьего. Взглянув на результат, она осталась очень довольна и все никак не могла расстаться с картиной, когда Боски велел перенести ее в свое жилище, чтобы дорисовать лежащего у ее ног Адониса[14], фигура которого была лишь предварительно обозначена несколькими смелыми мазками. Тем временем наступила осень, и двор опять обитал в Санкт-Петербурге, когда он закончил живописное полотно. Установив его в зале Зимнего дворца, он попросил пригласить царицу, чтобы та оценила его работу. Екатерина Вторая не заставила себя ждать. Боски отдернул занавес, скрывавший картину. И в то же мгновение она издала крик восторга.

– Восхитительно! – ахнула она. – Потрясающе! Вы блестящий художник, Томази, но этот Адонис, этот юноша, сладостная красота которого бесподобна, он, наверняка, только плод вашего представления об идеале?

– Нет, ваше величество, – сухо возразил Боски, – этот Адонис действительно живой человек и зовут его Платон Зубов.

– Невероятно, – воскликнула Екатерина Вторая, пристально вглядываясь в картину. – Вы, по крайней мере, очень, видно, его приукрасили.

– Ни на йоту, – ответил художник, – впрочем, ваше величество могут самолично в этом убедиться.

– Да, я хотела бы это сделать, – в несказанном возбуждении проговорила царица, – и сделать еще сегодня, даже немедленно.

Когда Боски с красавцем Зубовым вошел в зал, где императрица все еще стояла, погрузившись в созерцание картины, она сначала не могла вымолвить ни слова, потом, переводя взгляд с Адониса на полотне, то на юношу… и обратно, который, краснея, замер перед нею, пробормотала:

– Да-а, Томази, вы правы, это Адонис во плоти.

Затем она приблизилась к Зубову, который смиренно опустился на колено, и сказала, похлопывая его по щеке:

– Вы мне очень нравитесь, молодой человек, и если ваши интеллектуальные задатки хоть отчасти соответствуют вашей физической привлекательности, то успех вам в будущем обеспечен, я обещаю вам это, я, императрица.

Она с благосклонной улыбкой протянула ему руку, и Зубов порывисто прижал ее к своим губам.

Императрица тяжело вздохнула, она с первой же секунды смертельно влюбилась в него, однако сколь бы слаба ни была эта великая женщина, она никогда не упускала из виду своего высочайшего назначения, сияния своего венца и ни за что на свете не допустила бы из-за своей привязанности влияния людей ничтожных на судьбу своего государства.

Таким образом, она прежде отослала Зубова к госпоже Протасовой, поручив последней как можно доверительней побеседовать с Адонисом и в интимном общении распознать его таланты, а также нрав и характер, а затем доложить ей о результатах.

Совершенно исключительная красота Зубова произвела на госпожу Протасову такое же неизгладимое впечатление, как и на царицу. Молодая, хорошо знающая свет женщина сначала не нашла слов, ибо – когда ребяческим жестом мечтательной девушки она пригласила его присесть на софу рядом с ней, щеки ее залились предательским румянцем, и когда Зубов, которого очаровательная женщина, с которой он остался наедине, точно так же привела в восторг, коснулся ее руки, она вся затрепетала. Стрела Амура ранила ее сердце так же серьезно, как и сердце ее коронованной покровительницы.

В задушевной болтовне незаметно пролетел час, и еще один. К госпоже Протасовой снова вернулось самообладание, и она пустила в ход все грозные ухищрения своего кокетства, чтобы пленить прекрасного Адониса, завоевать его, что, впрочем, было совершенно излишне, поскольку он и без того буквально горел желанием оказаться в ее сетях.

Из церемонного визита, в конце концов, вышла пасторальная идиллия. Оба никак не предполагали подобной развязки. Дверь оставалась открытой, и случилось так, что Зубов опустился к ногам очаровательной женщины, та заключила его в объятия, а в эту минуту Томази, настоящий Томази, пользующийся благосклонностью поклонник госпожи Протасовой, неожиданно предстал в будуаре прекрасной изменницы перед этой группой, которая выглядела настолько живописно и недвусмысленно, что привела его в неописуемое бешенство.

– Софья! – вскричал он. – Что я вижу! Змея подколодная! Чертовка! Я тебя задушу!

Он бросился было на возлюбленную, однако Зубов быстро вскочил на ноги и выхватил шпагу.

– Что надо этому человеку? – спросил он, точно так же охваченный ревностью.