Венера из меди

Я огляделся вокруг ища глазами посудомойку Антею, но казалось, что только вид пылающего костра окончательно убедил ее в смерти повара, с перекошенным лицом она рыдала на руках двух плачущих близких подруг, как обычная девочка-подросток. У меня было к ней несколько вопросов, но я оставил их.

Незадолго до того, как дым рассеялся, я узнал фигуру, приближающуюся к сторожке. Это был один из рабов Северины.

– Она хочет, чтоб ты пришел к ней на обед, – проворчал в своей обычной манере, без всякого вступления, этот раб-привратник.

– Благодарю, но я не могу.

– Она будет недовольна! – сказал он.

Я устал от его хозяйки, пытающейся наложить на меня руку, когда у меня были собственные планы, но чтоб избавиться от него, я сказал, что отменю ранее назначенную встречу, если получится (даже пробовать не хочу). Затем я закинул один конец своего черного плаща через плечо и стал смотреть на огонь, как скорбящий, который погрузился в меланхолические раздумья о скоротечности жизни, неизбежности смерти, способах спасения от фурий, умиротворении судьбы (и как побыстрее вежливо смыться с этих похорон).

Когда раб ушел, я бросил свой венок и вылил свое масло в костер, сказал несколько слов, обращаясь к душе повара, затем забрал своего наемного ослика и покинул сцену.

На месте, где когда-то стоял киоск пирожника, я натянул поводья в задумчивости.

Я должен был четко определить, что я намерен теперь делать. Я работал на Северину просто с целью оставаться достаточно близко, чтоб изучить ее как подозреваемую. Должно быть настало время выбирать, на чьей стороне я на самом деле нахожусь.

Все же начинало казаться, что предположение Северины, кто убил Гортензия Нова, могло оказаться верным. Присцилл, например, мог это сделать, после того как Нов упрямо отказался от слияния империй. И было очевидно, Поллия и Атилия ответственны за другую попытку – при помощи отравленного пирога.

Я рассматривал ту цепочку событий, которую мог проследить вполне удовлетворительно: Присцилл подбросил отравленные специи, которые и убили Виридовикса. Убийство, которое убирало главного свидетеля того, что произошло в тот вечер на кухне – но это убийство было случайны. Если бы тем вечером я не отправился в столовую расследовать дело, Виридовикс никогда бы не кинулся туда. Никто не мог этого запланировать. Бедный Виридовикс пал жертвой несчастливого стечения обстоятельств.

По очевидных и очень значительным причинам я жаждал отомстить за смерть повара. По столь же значимым социальным причинам у этой мести не было шанса.

Правда у меня было достаточно доказательств, чтоб просить магистрата обвинить Аппия Присцилла. Но факт был в том, что Виридовикс был рабом. Если бы я дал показания, что Присцилл убил его, причем ненамеренно, то, если дело и дойдет до суда, то это не будет уголовным процессом по случаю убийства, а будет гражданским иском со стороны Гортензиев за утрату своего раба. Хуже того, обвинение против Аппия Присцилла, касалось бы только компенсации за утраченное имущество. Ни один суд не назначит большую цену за галльского военнопленного; всего лишь повар, и даже не из Александрии! Двести сестерциев, самое большее.

Это оставляло мне единственную надежду отомстить за Виридовикса действуя не напрямую: надо было доказать, что произошло с его мертвым хозяином, и призвать к ответу этого преступника. Все, что я знал, было тем, что не случилось. Я мог назвать подозреваемых и их мотивы, но наличие мотива для убийства, в наши лишенные предрассудков времена, было недостаточно, чтоб кого-то публично осудить. Они предпринимали попытки, но, насколько я знал, потерпели неудачу. Снова, возможно, некого обвинить.

Наконец, была Северина Зотика. Северина, которая имела отличный мотив, когда Нов согласился жениться на ней, и который исчез, как только он умер до того, как они обменялись брачными договорами141.

Может быть у нее был иной мотив, но я не мог понять, какой.

Почему похороны всегда вызывают зверский аппетит? Мне пришлось отбросить мысли о жизни, смерти и мести. Все, чем я мог сейчас заниматься, это безрезультатно вспоминать восхитительные пироги.

Какая глупость заставила землевладельца разрушить такое общественно благое заведение? Минний был ценным активом в отношениях с соседями, вне зависимости от размера уплачиваемой им арендной платы. Выгнав его, Гортензий Феликс, должно быть сделал свое имя нарицательным на всем Пинции, как символ бессмысленного разрушения. Ну, землевладельцы к этому привыкли. Кто знает, по каким лабиринтам бродят извращенные мысли арендодателей?

Хотя в этом случае ответ, к сожалению, был очевиден: Минний слишком много знал. А что он мог знать? Это просто: Минний знал, кто покупал торты для вечеринки.