Венера плюс икс. Мечтающие кристаллы

Несколько мгновений его собеседник, застыв, будто каменное изваяние, молчал. Потом лицо его расплылось в довольной улыбке.

– Тебе это кажется ужасным? – спросил он.

– Я пока не решил, ужасно это или нет, – отозвался Чарли. – Я просто хочу понять, насколько это возможно.

– Я тебе покажу, – сказал Миелвис и, поднявшись, все так же торжественно обошел стол и приблизился к Чарли, который от волнения едва дышал.

– Привет, парни! – говорит Тилли Смит. – Что так тихо?

– Мужской разговор, – отзывается Смитти.

Вступает Херб:

– Привет, девицы! Как покатали шары?

– Три броска – и партия закончена, – отзывается Джанетт.

– Хербу хватает одного, – произносит Смитти бесстрастно, хотя это и неправда.

Тилли подхватывает:

– А не накидаться ли нам всем? Налей-ка, Смитти.

– Только не нам, – отрицательно качает головой Херб, позвякивая льдом в пустом стакане. – Я свою норму залил, и мне хватит.

– Мне тоже, – подхватывает Джанетт, поймавшая мысль мужа.

Херб встает.

– Спасибо за выпивку и грязные шутки, – говорит он Смитти.

– Не вздумай рассказать им про девочек по вызову, – усмехается тот, а Джанетт изображает, будто кидает шар.

Тилли повторяет движение подруги, и Смит поглубже топит свое тело в кресло, что ему в любом случае нравится. Херб подхватывает сумку Джанетт, картинно закатывая глаза. Джанетт отключает электронную няню и сует мужу под левую подмышку, под правую отправляя свою сумочку. Она – леди, а потому некоторое время ждет, пока Херб не распахнет перед ней дверь, толкнув коленом.

Они выходят.

– Следуй за мной, – сказал Миелвис.

Чарли встал и пошел за ним в соседнюю комнату, поменьше. Одна из ее стен от пола до потолка была занята чем-то, напоминающим каталог, – ряды прорезей в стене, снабженных карточками. Но господи! – заметил Чарли, и здесь они не удосужились расположить все по прямой. Прорези сделаны в форме арок. Правда, Чарли отметил, что устроены они очень удобно – нечто подобное он как-то видел на конвейере, где инженер, занимавшийся оптимизацией рабочих процессов, располагал полочки с инструментами справа и слева от рабочего так, чтобы максимально облегчить его труд.

Возле боковой стены стоял мягкий белый смотровой стол. Проходя мимо него, Миелвис увлек его за собой и, пока стол неслышно катился за ним на невидимых колесиках, он уменьшился и стал высотой с обычный стул.

– Садись! – бросил Миелвис через плечо.

Ни слова не говоря, Чарли сел. Миелвис подошел к каталогу и принялся просматривать карточки. Наконец он решительно протянул руку:

– Вот то, что мне нужно!

Просунув свои длинные сильные пальцы в прорезь, он потянул вниз, и тотчас же изнутри появился экран около трех футов ширины и семи футов длины. Как только он вышел из прорези полностью, то засветился внутренним светом, и тотчас же свет в комнате стал гаснуть. Таким же образом Миелвис извлек из каталога еще один экран, после чего сел рядом с Чарли.

Теперь комната полностью погрузилась в темноту, хотя экраны перед Чарли светились на полную мощь. На них был в цвете изображен ледомец, одетый лишь в шелковый спорран, верхняя кромка которого располагалась в дюйме под пупком, а нижняя – чуть выше середины бедра. На животе спорран был не шире ладони, а внизу расходился до ширины бедер. Чарли уже много раз видел этот непременный атрибут местной одежды, причем – те спорраны были и короче, и длиннее этого, и, самых разных цветов – от синего и пурпурного до белого и нежно-зеленого. Правда, ледомца без споррана он пока не встречал – по-видимому, на этот счет здесь были строгие правила, и пока Чарли Миелвиса об этих правилах расспрашивать не собирался.

– Снимаем покровы, – проговорил Миелвис, и каким-то образом, незаметным для Чарли, он заставил изображение измениться. Щелк! И исчез спорран, а также располагавшийся под ним верхний слой кожи, обнажив слой соединительной ткани, из-под которого проглядывали мышцы брюшины. Неизвестно откуда достав длинную черную указку, Миелвис принялся объяснять Чарли, как устроены открывшиеся органы, а также рассказывать об их функциях. Кончик указки то заострялся, то превращался в колечко, то в полускобку, а язык, которым Миелвис вел свой рассказ, был предельно точен и полностью направлен на то, чтобы дать на все вопросы Чарли исчерпывающие ответы.

А Чарли дал себе волю! Его стеснительность испарилась без остатка, уступив место двум его важнейшим качествам, одно из которых было результатом хаотического, неустанного и никем не контролируемого чтения и сводилось к детальной осведомленности в миллионе вещей, намертво застрявших в его голове, а другое, также вызванное описанным обстоятельством, состояло в наличии гигантских прорех и несообразностей в этом корпусе знаний. Чарли и не подозревал, как много он знает, и сколь неряшливо устроена его голова.

Открывшиеся перед Чарли анатомические подробности способны были восхитить кого угодно, а особенно того, кто не утратил способности изумляться гению природы, ее изобретательности, а также умопомрачительной сложности живых существ.