Наконец я спустился, выпил пива, которое забыл заказать за ленчем, и поспешил через улицу в Райкмузеум. В нем по моей части ничего такого не было, просто живопись, дельфтская керамика и прочее, но в залах с шедеврами приходилось поддерживать тепло, иначе все картины заледенеют или случится что-то еще похуже.
Планировка внутренних помещений единственным маршрутом вела к предмету местной гордости и счастья: к Рембрандту. В залах трудно было еще кого – то встретить, так что я просто шел, останавливаясь полюбоваться случайно встреченным пейзажем или закатом над морем, которые всеми, кроме голландцев, считаются вообще не стоящей темой для живописи, и здесь им позволено оставаться в гордом одиночестве. Наконец я достиг самого священного места. Огромная комната с множеством приглушенных светильников и всего с тремя громадными картинами. Четыре скамьи были установлены таким образом, что сидя можно было смотреть лишь на одну – «Ночной дозор». К этому моменту захотелось дать отдых ногам, так что я уселся на скамью и отдал дань обожания и восхищения шедевру.
Картина мне действительно очень нравилась. По крайней мере, нравилось то, что было изображено, хотя я понимал не все.
Я почти задремал, когда кто-то плюхнулся на скамейку рядом. Кто бы это ни был, я готов был одарить пришельца косым взглядом: ведь две другие скамьи совершенно пусты… – и обнаружил мисс Элизабет Уитли – эксперта по старинной живописи.
– Не знала, что у вас тайная страсть к Рембрандту, или вы просто прикидываете, как это уложить в чемодан?
Холст был всего лишь одиннадцать футов на тринадцать.
– Просто даю ногам отдохнуть.
– Держу пари, что вся статистика насчет того, насколько популярна эта картина, зиждется на том, что тут единственное место, где можно присесть.
– Она вам не нравиться? – спросил я.
– Да нет, она в порядке. У Рембрандта не из лучших, но в ней что – то есть. Черт, в ней все есть. И это ее недостаток.
Довольно темная картина изображала шайку личностей в изысканных нарядах, столпившихся при выходе из арки и размахивавших пиками и флагами, а также парой пистолетов. Там был парень, бьющий в барабан, собака и маленькая девочка в вечернем платье. Я понял, что мисс Уитли имела в виду.
– Полагаю, девочка похожа на Сесиля де Миля, – заметил я. – Но мне нравятся пистолеты.
– Пистолеты?.. О, я понимаю, так и должно быть.
– Они с фитильным запалом, видите?
– Что?
Я показал.
– Видите завиток шнура, свисающий возле курка? Это запал. Он может только тлеть. Вы зажигаете его, суете горящий конец в… Ладно, сейчас это называется затвором, затем нажимаете курок и пламя попадает в пороховую камеру… Подобно… Ладно, подобно спичке в бочку с порохом.
– В самом деле? И это работало?
– Ну, если выбрать для стрельбы погожий день. И не забыть сначала поджечь запал. Это первый тип ручного оружия, когда-либо изготовленный человеком. Очень интересная вещь. Когда написана картина?
– Где-то в 1740 году.
– Да, у них уже был колесный замок, первые кремневые пистолеты, причем уже больше ста лет. И голландцы изобрели самый лучший вариант перезарядки еще до 1600 года. И между прочем, кто выходит в ночной дозор с горящим фитилем, понапрасну его расходуя?
Она одарила меня скупой, кривоватой ухмылкой, пряча подбородок в воротник.
– Вы знаете, почему она названа «Ночной Дозор»? Рембрандт тут ни при чем. Это произошло из-за того, что картина потемнела от табачного дыма, долгие годы провисев в офицерском собрании. С Рембрандтом заключили контракт на групповой портрет офицеров какого-то полка. Все они сложились, желая, чтобы запечатлели их портреты. А он сотворил вот это. И ее сильно невзлюбили. Но раз деньги уплачены, повесили ее в собрании.
Я кивнул.
– Если ее заказывали военные, то почему у них оружие не соответствует эпохе? Я думал, это городские ополченцы или что-то в этом роде.
Некоторое время мы просто сидели и рассматривали амстердамское офицерское сборище плюс маленькую девочку (дочка полковника?). Затем я вспомнил:
– Вы не знаете, что это за возня с Манагуа, о которой толковали?
Мне показалось, что она удивилась.
– Манагуа – столица Никарагуа, туда будет отправлена коллекция.
– Я это понял, но какая связь между Манагуа и происходящим здесь?
– Они контролируют деньги. Никарагуанское правительство.
– Правительство? Но я считал – это деньги нашей старушки.
– Да, так и есть. Но… Я думала, вы знаете…
– Никто мне ничего не сказал.
И это была правдой.
Она нахмурилась.
– Хорошо. Как много вы знаете о Никарагуа?
– Чертовски мало. Взглянул в энциклопедию как раз перед отъездом. Похоже, это страна босоногих крестьян. Как-то все это совершенно не вяжется. Я имею ввиду, что там нужно проделать множество вещей, прежде чем приступать к созданию художественной галереи.
Она кивнула.