Венец

Концентрированный запах тюрьмы: мочи, кала, подсохшей крови, застарелого пота… забивает даже обычную земляную сырость. Сейчас к этому добавился мощный привкус угара. Тюрьма в иллюминации. Разного происхождения: сальные свечки, лампадки-маслёнки, факела… Прежние служители разбежались, а мои на ощупь ходить здесь не умеют.

Самая главная тюрьма «Святой Руси». Но сколь много здесь можно и нужно изменить! В этой части отечественной государственности и национального самосознания. К лучшему, конечно. Посмотрели бы вы как у меня Христодул своё хозяйство организовал! Но, безусловно, нужны инвестиции. А здесь столько лет — одни «пользователи».

Кстати, коллеги, почему «застенки кровавой гебни» входят в перечень туристических достопримечательностей, а реконструированного «пытошного места опричника», или, как здесь, «камеры предварительного заключения Святополка Окаянного» — нет? И — восковую композицию: «посещение блудного сына блудным отцом», в смысле: Владимиром Святым. А оселедец князьям сделать съёмным, в зависимости от веяний в сферах… Неплохой бизнес можно построить.

На минус третьем этаже, в северной части — ледник. В обеспеченных домах туда скоропортящиеся продукты складывают. Здесь — покойников.

— Давно не вывозили?

— Дык… как на Серховице их побили, так и всё. Потом кормить перестали. Два последних дня и воды не давали, параши не выносили.

— Ты-то дал?

— Вынести? Ага.

— А воды?

— Даю. Помаленьку. Некоторым. Они так разговорчивее.

Низкое подземелье, разделённое на две части рядом деревянных колонн-подпорок. Холодно, сыро. Скачущий свет масляных фонарей отражается в лужицах на льду. В земле, в коробе из деревянных долблёных колод неслышно переливается струйка талой воды. Уходит куда-то в стену. В крепостной ров? — Тут недалеко, могли туда прокопать. Нет, ров-то зарос, заилился. В какую-то подземную пустоту. Хорошо, что не в тот ход, по которому мы в город вошли.

В одной половине ледника — пяток покойников, завёрнутых в мешковину. В другой — лошадиная нога освежёванная, моток коровьих кишок, уже без желудка, корзина с чем-то. Съестные припасы местных. В стороне — одинокая вытянувшаяся фигурка под мешковиной. Ноготок отдёргивает ткань, поднимает повыше фонарь, чтобы мне было лучше видно.

Знаешь, девочка, меня часто называют жестоким, лютым, кровавым. Иван Тромерос — Иван Ужасный. Неправда это. Просто я точно следую заповеди Иисуса: «А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных».

Я люблю своих врагов. И прилагаю все силы свои, дабы уберечь их от новых грехов, от умножения ими злодеяний. Мёртвые — не грешат. Покойники — не злодействуют. Хорошо, что солнце восходит и над злыми, и над добрыми: легче отличать. И ни дождь, ни ночь не мешают мне. «Аз воздам». В рамках моего скромного разумения. Не ради утишения жажды мести — сиё чувство мне… несвойственно. Но — чтобы помнили. Чтобы — не было.

Её было не узнать. Неудивительно: столько лет прошло. Она выросла в молодую стройную красивую женщину. Наверное — красивую.

«Под насыпью, во рву некошенном,
Лежит и смотрит, как живая,
В цветном платке, на косы брошенном,
Красивая и молодая.
…
Не подходите к ней с вопросами,
Вам всё равно, а ей — довольно:
Любовью, грязью иль колесами
Она раздавлена — всё больно».

Не во рву, не под чистым небом — в подземелье, под толщей десятка метров мёртвой земли. Не на живой траве, а на умирающем от старости льду. Душно здесь. Воздуха бы. А с вопросами придётся. Подойти. Нужны ответы. «Чтобы не было».