Венец Ариадны (СИ)

Ада уловила момент, когда он замер, словно прислушиваясь. Как тогда, за столом в той таверне. Он слушал её. Он – чувствовал. Она не понимала как, но точно знала, что он – чувствует. И она ухватилась за эту маленькую заминку, как за тонкую соломинку, пытаясь через эмоции передать ему всё, что она чувствует.

– Вин, – прошептала она. – Вин, это же я, слышишь? Это я…

Он молчал. Перебивая панику, к нему потянулась новая эмоция.

Такая чистая.

Такая настоящая.

Любовь.

Искренняя и сильная.

Руки закололо даже через перчатки. Эмоция накатывала легкими волнами, пытаясь обнять его и успокоить. Ада не понимала, каким образом она опять видит его. Каким образом, бросившись в пожар там, в своём времени, она оказалась на костре здесь, в своём сне. Она не понимала, как это всё связано с ней. И почему это всё происходит. Но она отчаянно хотела жить. И ей было не важно в каком мире: в том или этом. Она не хотела бы умереть там, но и тут сгорать заживо не желала. И всё что она сейчас могла – поделиться собой, своими чувствами, своими эмоциями. И возможно – предотвратить свою казнь.

– Я и так вижу кто ты. Лживая тварь, способная затуманить голову и усыпить. Способная перерезать горло тому, кто пощадил. Больше я на твои уловки не поведусь.

Он захлопнул крышку, закрывая на засов. Небольшое деревянное хранилище для статуи их Богини-Матери как нельзя лучше послужит его целям. Считала себя истинной дочерью Богини? Так и сгорай в её пристанище. Он махнул рукой, подзывая помощника. Они поставили ящик, вернув ему вертикальное положение, и опуская его в заранее вырытую яму для устойчивости.

– Вин, открой, слышишь? Открой…

Ада навалилась на крышку, едва почувствовав, что её поставили.

Тщетно.

Ящик накренялся, но не падал. Ада попыталась подтащить руки к лицу, вжимаясь спиной в стенки. Места было мало. Очень мало. Едва не сломав запястья, она поднесла руки к лицу, пытаясь перегрызть верёвку.

Тщетно.

Волокна не поддавались. В бессилии она ударила по крышке. За что он её так? В чём она виновата? Да и не она это вовсе. Это та, другая, что жила в этом мире… И видимо, была её родственницей. Права была бабуля, были в роду ведьмы. Были в роду и костры.

– Бабушка, бабушка, ты слышишь меня? Помоги мне, бабуля…

Хотя, чем тут можно было помочь? Она сейчас заживо сгорит в этом ящике. Осознание прошло электрическим разрядом по позвоночнику.

Второй сон.

Второй костёр, из которого не выбраться.

Никак не выбраться, даже сдирая руки в кровь.

Ада уперлась лбом в дверцу и заплакала. Вот он, её костёр. Вот она, её судьба. Она бросила своё реальное настоящее ради чего? Быть сожженной заживо?

– Успокойся, Ада. Это всего лишь сон. В прошлый раз всё обошлось. Ты очнулась и была жива.

Но последствия того сна были слишком осязаемы. Что произойдет, если она сгорит во сне? Как это отзовется ей там? В её времени? Да к чертям, как это отзовется. Там она тоже влезла в пекло, и не смогла выбраться. Там её жизнь тоже на волоске. Она застряла между двумя жизнями, мечется между ними как призрак…

А может она и есть призрак?

Может, она вовсе не возвращалась из Индии?

Он отчетливо улавливал её эмоции. Она металась как зверь в клетке, что по факту было недалеко от истины. Он был почти счастлив, принимая из рук помощника факел, поднося его к ветвям, скинутым в яму вокруг ящика. И всё же… его душа металась, пытаясь выбраться, крича о том, что это ошибка.

– Нет, – Вин качнул головой и кинул факел в яму. – Никакой ошибки. Ведьма должна сгореть.

Она скорее услышала огонь, нежели почувствовала. За эти несколько дней она могла рассказать о звуках огня всё. Как он трещит, подбираясь к сухому дереву, как ласково облизывает его ветки своими языками, словно выискивая место. Как нагревает он своим теплом податливое дерево, и как его треск превращается в гул, когда пламя, усиленное всем, что в него попало, поднимается до небес.

И на смену стенаниям и слезам, пришла злость. В тот момент, когда она поняла, что он всё-таки поджег её. В щели начал проникать едкий дым. Такой, каким он бывает в самом начале, когда огонь только начинает свою игру с деревом. Злость заставила её слёзы высохнуть, а руки – перестать отчаянно колотить в крышку. Откуда-то из глубины её души поднялась обида, и, усилив злость, придала ей сил.

– Да будь ты проклят, Вин! Будь ты проклят, слышишь? – глаза Ады вспыхнули зелёными искрами. Дыма становилось всё больше. Ада дышала глубоко и часто. Уж лучше задохнуться, чем чувствовать, как огонь будет жечь её кожу. – Я проклинаю тебя, Вин! Всей своей душой проклинаю. Не видать твоей душе покоя, пока не вытащишь мою душу из огня. Понял? Вернись, Вин! Вытащи меня!

Едва она замолчала, как злость и обида схлынули. Ей стало легко. Страх ушел. Она словно застыла. Ничего не чувствуя, ничего не ощущая. Зависая на какой–то границе, наблюдая со стороны. Как посреди знакомого ей холма в неглубокой яме горит костёр из сухих веток. Скрывая в своём основании ящик с телом ведьмы. Стоящий рядом с костром Загонщик улыбался. Его лицо было беспристрастно. А в пустых глазах не отражалось даже пламя от пылающего костра.