Венец безбрачия белого кролика

Я изобразил улыбку. Николетта после смерти моего отца, писателя Павла Ивановича Подушкина, долгое время пребывала в статусе вдовы. Но потом она весьма удачно вышла замуж за Владимира. Мой отчим очень богат и любит супругу без памяти. Похоже, он мазохист. Чем сильнее маменька давит на мужа, тем сильнее он ее обожает. Николетта теперь постоянно устраивает вечеринки, которые в ее кругу называются суаре. И сама без устали носится по гостям. Отчим терпеть не может сидеть за столом, угощаться крекерами и оливками, пить вино в дозе, от которой даже хомяк не окосеет, и чесать язык о чужие кости. Но он мужественно отбывает повинность. Увы, Владимир вынужден летать по стране, его предприятия находятся в разных городах. Когда муж отсутствует, честь сопровождать Николетту выпадает мне. А я очень давно, еще в детстве, научился сидеть с улыбкой на лице, кивать, издавать восклицания: «О!», «Прекрасно!», «Как интересно!», «Я с вами согласен!», и при этом не слышать ни слова из речей, которые произносят присутствующие, а думать о своем.

– Люка прослушала огромный курс гадальных наук, – тараторила тем временем Николетта, – целых два часа! Она теперь всем раскидывает карты. Кока ей рассказала, что видела тебя с непотребной бабой. Люка вытащила колоду. Выпал гроб. Понимаешь?

Я кивнул. Отлично понимаю: Зюка, Люка, Мока, Кока и иже с ними вечно заняты тем, чего и понимать не стоит. Ну вот все и встало на свои места.

– Не вздумай на ней жениться! – топнула ногой маменька.

– Никогда! – абсолютно искренне пообещал я.

– Не очень тебе верю, – протянула маменька. – Так. Теперь карнавал. Надеюсь, костюм готов?

Я опешил. Какой такой костюм?

– Готов? – повысила голос Николетта.

– Да! – лихо солгал я.

– Покажи! – велела маман. – Хочется на него взглянуть. А то в прошлый раз ты меня опозорил. Надеюсь, ты купил костюм принца, восточного правителя. Я тебе велела в нем явиться.

И тут меня осенило. Карнавал! Каждый январь в ночь с тринадцатого на четырнадцатое, в старый Новый год, маменька устраивает костюмированный бал. Традицию завели еще при жизни Павла Ивановича. После кончины отца финансовое бремя содержания семьи пало на мои плечи. А поскольку Николетта ни за что не хотела снизить планку своей светской жизни, карнавал стал моим кошмаром. Деньги на него я копил начиная с мая месяца. Но сейчас проблем с наличностью у маменьки нет. Владимир выдает ей любые суммы. Я расслабился и в прошлом году начисто забыл про действо. Вспомнил о нем лишь тринадцатого января в девять вечера, когда мирно сидел в кресле с книгой. Вернее, мне напомнил о мероприятии звонок Николетты, которая велела:

– Приезжай сегодня к одиннадцати.

И лишь тогда меня стукнуло: о боги Олимпа! Карнавал! Что делать? Костюма нет. Я представил, что предпримет Николетта, когда увидит меня в обычном пиджаке, и похолодел. Да мне всю оставшуюся жизнь при каждом удобном и неудобном случае придется слушать, как я испоганил праздник матери!

В полной панике я вылетел в коридор и крикнул:

– Боря!

Секретарю понадобилось пятнадцать минут для создания, на наш с ним взгляд, прекрасного наряда. Помощник взял большую картонную коробку, вырезал в ней прямоугольную дыру, нарисовал под ней ручки. Я отправился к Николетте. На лестнице перед дверью надел на голову картонную упаковку.

– Боже! Что это? – взвизгнула маменька, увидев меня.

– Костюм телевизора, – отрапортовал я.

Когда в пять утра по традиции подводили итоги конкурса на лучший наряд, я получил поощрительный приз за, цитирую: «…Создание прекрасного образа телевизора из подручных средств». Маменька сочла подобную награду плевком ей в лицо. Я поклялся на будущий год одеться принцем, эмиром бухарским, приобрести самый дорогой костюм и… опять начисто позабыл о карнавале! Хорошо хоть сегодня опомнился, не в день шабаша, у меня еще есть в запасе немного времени.

– Покажи немедленно костюм! – повторила Николетта. – Быстро!

– Э… э… наряд пока у портного, – начал я врать, – он заканчивает обшивать его стразами.

– Ты невыносим, – завопила Николетта, – ужасен!

Я молча слушал вопли маменьки, которая сообразила, что я не позаботился о наряде.

– Ты мое наказание! – бушевала она. – Придушить тебя мало! Катастрофа! Второго позора я не переживу! Награда за костюм из подручных средств. Диплом за находчивую нищету.

Послышалось шуршание, в комнату въехал Иннокентий Валерьянович.

– Нельзя кричать! – произнес он.

– Это еще кто? – подпрыгнула маменька.

– Иннокентий Валерьянович, – представился агрегат.

– Боже! Я здесь сойду с ума! Говорящая табуретка! Вава! Воды! Врача! Вава! Убить тебя мало!

Маменька рухнула на диван. Иннокентий Валерьянович со словами:

– И совсем я на табуретку не похож, – выкатился в коридор.

Борис прибежал со стаканом минералки, я начал обмахивать Николетту журналом «Философские беседы». Маменька опустошила стакан и продолжила упрекать меня в невнимательности, наглости, нахальстве, нежелании доставить матери в ее беспросветно несчастной жизни хоть крохотную радость, в лени, бездействии, в жадности, грубости…